Первое — ЗДОРОВЫ ЛИ ВЫ? Я знаю, что Вам трудно писать, поэтому я спрашиваю не для ответа, а просто этот вопрос для нас сейчас самый тревожный и главный. Ведь я уезжал — Вы очень болели.
Не писал долговато, потому что ничего не было ясно, все выяснялось. Теперь (тьфу-тьфу-тьфу!) таковы дела.
Во французском посольстве мне дали визы до четвертого декабря. Я послал телеграмму Клоду, а на следующий день получил от него письмо — из Москвы. Я позвонил ему в гостиницу, и мы договорились, что приедем в начале октября. Теперь: у меня уже на руках два билета на 4 октября, рейс из Ленинграда один. Все деньги обменяли. Очень негусто, даже бедно: на два месяца на двоих — 2000 франков. Так что сидим сейчас на чемоданах и ждем с трепетом последней инстанции: аэродром.
Я Клоду написал тоже в гостиницу обо всем, но не знаю, получил ли он мое письмо и откликнется ли. Он обещал приехать на денек, это было бы превосходно, потому что на месте обо всем и договорились бы.
На всякий случай передайте ему, пожалуйста, при случае, что билеты у нас на 4 октября, а мы еще пошлем в Париж телеграмму.
Вот и все.
Будьте ЗДОРОВЫ! Обнимаем Вас и Василия Абгаровича!
Ваш —
41 (машинопись)
Дорогие Мариночка и Виктор Александрович,
мы в полном омерзении от случившегося. Думаю, что это не столько из-за вас, сколько из-за Клода.
Всю ночь сегодня мне снились кошмары — погром: проверяли мою национальность. Я просыпалась, засыпала и кошмар продолжался. Ну да что говорить, когда нечего говорить.
Только что звонила Арсению.[142] Он еще не вернулся из командировки. Будет в понедельник. Жду Вашу книгу. Я без нее как без рук. Ни одной душе не говорила о том, что Вы собираетесь ехать, и только избранным скажу о том, что не поехали. О господи! Что же делать? А мы никуда и не просимся. Не хочется писать обо всем том, что я передумала за вчерашний вечер, за сегодняшнее утро… У меня давно не было такого огорчения. Как обращаются с таким поэтом! Как не щадят!
Пишу на машинке, оттого что рукою пока утомительно. Вася — лечится — почти не пишет «Воспоминания». А жаль. Я готовлю наш архив к сдаче. Но окончательно еще не решила — кому. В ЦГАЛИ? Лучше бы, конечно, в Музей[143], но вокруг Музея — такое! Боимся. Хочется повидать вас. Понимаю, что в Москву вам пока ни к чему. Может, выберемся в Ленинград.
Каренинские деньги[144] скоро кончатся. Надо думать о заработке.
Мы оба обнимаем вас обоих.
Ваши до гроба
42
Дорогая Лиля Юрьевна!
Спасибо Вам за такое письмо и за все хлопоты.
Теперь все на месте: не нужно никуда собираться и планировать нечего. Уехал бы на месяц на свой эстонский хутор, прочь отсюда, писать роман, ходить в лес, с собакой — выть.
Да уехать пока нельзя: составляю и пишу текст к альбому по истории Ижорского завода. Занятие — вдохновенное.
Со мной еще поступили снисходительно, пожалели: отправили главой делегации в Гомель. В прошлый раз, когда я не поехал в Будапешт, было менее интересно: был отправлен по путевке ЦК Комсомола в Тюмень. Красота!
Я-то что, плевать, в конце-то концов, и ждать нечего давно-давно и насовсем. Марина валялась в истерике двое суток — идеалист, девушка, дитя. Оказалось, во всем виноват — я. Да ведь так оно и есть.
Я несколько не понял, какой архив Вы хотите сдавать: только Маяковского или вообще — весь? Маяковского — понятно, но весь — не убежден. Я много лет работаю с архивными материалами и ох как превосходно знаю, как делается из подлинного архива все, что прикажется.
Не следует ли в таком случае перефотографировать наиболее ценные бумаги? В Ленинграде есть замечательный критик А. А. Урбан[145], он мой друг, и если нужно что-то перекопировать, он с трепетом взялся бы за дело.
Хотел бы подарить книгу Солженицыну, это должно быть ему небезынтересно, да не знаю его адреса и дойдет ли?
Будьте здоровы. Не болейте, ради бога! Большой привет Василию Абгаровичу. Обнимаем Вас!
43 (машинопись)
Дорогой Виктор Александрович,
что будет с архивом, мы еще не решили окончательно. Во всяком случае ничего не предпринимаем, не посоветовавшись с Вами, коли Вы такой специалист. Вы посеяли во мне зерно сомнения!.. Вот новости… «Комсомольская правда» заказала Кирсанову рецензию на «Всадников». Но Кирсанов кончает свою поэму о дельфинах[146] и сейчас ни за что не хочет браться. Ждать его или заказать кому-нибудь другому?
Я могла бы поговорить с Антокольским[147]. Это устроило бы Вас?