Переплет

– Да, мисс Ормонд, – вступает Сесилия, – лилии такие мрачные! И запах у них слишком тяжелый. А почему вы не хотите фрезии? Вы будете просто очаровательны с букетом фрезий! – Она опрокидывает сахарницу. – Ах! Какая я неуклюжая!

Лизетта берет одну и ту же ноту дважды и останавливается.

– Соглашусь с Сесилией. У лилий слишком длинные стебли.

– Согласна, что использовать слишком высокие цветы не стоит, – кивает мама. Они вдруг все разом поворачиваются к мисс Ормонд. – Я обожаю лилии, видели бы вы, сколько их у меня в оранжерее, но высокой и худощавой невесте… Безусловно, вам больше подойдут розы.

Мисс Ормонд покорно склоняет голову.

– Конечно, миссис Дарне, как посчитаете нужным. Я-то уже свыклась с мыслью, что буду выглядеть как пугало на шесте. Я всегда так выгляжу.

Воцаряется молчание. Кажется, от меня ждут слов утешения в адрес мисс Ормонд. Я смотрю в окно: по лужайке с бурой травой прыгает птичка.

– Не говорите глупости, – отмахивается мать. – Вы будете прекрасны, как и полагается такой красивой юной невесте. Розы – нет, Сесилия, не фрезии, а розы! Но гораздо больше меня беспокоит декор вашей гостиной. Поскольку теперь она будет принадлежать вам с Люцианом, ведь вы станете жить под нашей крышей, мне тошно думать о том, что вам придется день ото дня смотреть на эти унылые серо-зеленые стены. Быть может, окрасить их в более жизнерадостный цвет? – Она бросает многозначительный взгляд на солнечно-желтые стены гостиной, где мы сидим. Мой отец называет этот цвет «канареечным». – Что скажешь. Люциан?

– Как пожелаешь.

– Благодарю, дорогой. Видите, какой он уступчивый, мисс Ормонд? Вы же не против окраски стен?

– Нет, я… ведь это ваш дом, я не посмела бы…

– Значит, решено. Люциан, дорогой, а ведь эти разговоры совершенно не для твоих ушей! Не мужское это дело.

Лизетта наигрывает высокую переливчатую трель.

– Ты что, не знаешь Люциана, мама? Мужские дела его никогда не интересовали.

– Не надо так. – Мать протягивает руку и похлопывает мисс Ормонд по колену. – Не слушайте ее. В школе Люциан побеждал во всех спортивных состязаниях. Верховая езда, фехтование…

Лизетта закатывает глаза.

– А еще в поэтических и танцевальных конкурсах.

– Мужчины тоже могут в них участвовать! Джентльмен, умеющий танцевать вальс, – большая редкость.

Я встаю.

– Мы уже обручены, мама. Нет нужды меня расхваливать.

Мама смеется, хоть и после короткой заминки. Затем наклоняется к столику и подливает мисс Ормонд чаю.

– Простите его, моя милая. Он всегда отличался скромностью. А теперь, прошу, расскажите про свой дорожный костюм. В лавке Гэлланта я видела прелестнейший палантин из шиншиллы. С вашим оттенком кожи…

Я подхожу к окну и смотрю на островки белого снега. В стекле отражается гостиная; кажется, будто призраки матери и мисс Ормонд сидят под деревьями в саду. Мисс Ормонд потирает лоб тыльной стороной запястья.

– …очаровательны, – доносится до меня обрывок маминой фразы, – но летом их порой высыпает слишком много, согласитесь? Наша повариха готовит прекрасный лосьон с лимонным соком и пахтой, вам бы его попробовать. Никто не хочет выглядеть так, словно на него пролили ведро коричневой краски!

Мисс Ормонд встает. Мать замолкает. Лизетта играет долгое арпеджио и держит педаль; эхо четырех нот звенит в воздухе. Сесилия прячет под блюдце недоеденное печенье.

– Прошу меня простить, – выдыхает мисс Ормонд, – мне что-то нехорошо.

– Сядьте, дорогая. На ногах вам лучше не станет.

– Я лучше выйду на улицу. Здесь очень жарко. – Она смотрит на меня в упор. – Люциан, не мог бы ты показать мне сад?

– Конечно. С вашего позволения, мама. – Я протягиваю руку. Мисс Ормонд шагает мне навстречу. Мы с ней почти одного роста. Я беру ее под руку и веду по коридору. Мы выходим в сад через заднюю дверь. В гостиной Лизетта играет первые ноты свадебного марша.

На улице холодно. Паутина голых веток вырисовывается на фоне белого неба. Мисс Ормонд откидывает голову и смотрит на небо, часто моргая. Затем, не глядя на меня, ступает на одну из тропинок и идет вперед. Я шагаю за ней. Подошвы ботинок скользят по мокрым от снега камням. Я нагоняю ее в круге из стриженых тисов; она стоит и смотрит на статую Купидона со снежной шапочкой на голове. Протянув руку в перчатке, касается его золоченой стрелы.

– Прости, – произносит она.

– Пустяки.

– Твоя мать…

– Я знаю.

Она поворачивается и смотрит мне в глаза. Хмурое выражение на ее лице сменяется чем-то другим.

– Ты ведь не хочешь на мне жениться?

Вокруг так тихо, что пар, вырывающийся из ее рта, принимает форму произнесенных ею слов.

– На другой я тоже жениться не хочу, – отвечаю я.

Она коротко и звонко смеется. Ее смех похож на птичью трель. Но через миг она снова серьезна. Сорвав листик с куста, выпускает его из рук, и тот падает на землю. Она поворачивается и ступает прочь по узкому коридору меж тисовых изгородей, ведущему к границе сада. Дойдя до запертой деревянной калитки, дергает за ручку.

– Атам что?

– Река. – За забором журчит шумный поток.