– Естественно, ни о какой оплате и речи быть не может.
Его глаза округляются.
– Что?
Я приглаживаю прядь волос, снова упавшую на лоб, проверяю, не смялась ли лента на тулье, и надеваю шляпу.
– Ну что, едем?
– Люциан… – Он делает шаг мне навстречу. – Погоди. Я не знал. Я был уверен, что твоя книга в подвале.
Я пожимаю плечами, твердыми, как камень.
– Должно быть, де Хэвиленд передумал и вернулся сюда. Наверное, он был здесь, когда я болел, забрал все оставшиеся книги и продал.
– Кому?
– Кому угодно. Какому-нибудь коллекционеру. – Фар-мер раскачивается вперед и назад. Затем пинает ногой стол, и тот сдвигается на несколько дюймов. – Об этом известно лишь одному человеку, – он поднимает голову и смотрит мне в глаза. – А этот человек сейчас, скорее всего, уже мертв.
Фармер не добавляет, что де Хэвиленд мертв по моей вине, но в этом нет необходимости. Я снова вижу переулок, тело на мостовой…
Поправляю шляпу. Не хочу, чтобы он видел мое лицо.
– Все, я еду домой. – Перспектива обратной дороги в Каслфорд по холодному мрачному лесу приводит меня в такой ужас, что кости наливаются свинцом. – Задерживаться здесь бессмысленно.
Он отворачивается. Налетает ветер, дребезжа стеклами в оконных рамах.
– Ты идешь?
Фармер молчит. На болотах начинается метель. Нужно отправляться сейчас, немедленно, пока нас не завалило снегом. Послезавтра у меня свадьба. Если я застряну здесь…
– Давай же. Пойдем. – Я жду, пока он шевельнется. Но он стоит неподвижно. Тогда я беру пальто и протягиваю ему. – Мне нужно вернуть лошадей в городскую конюшню.
Он молчит. И пальто не берет. Мое пальто. Я бросаю его на пол.
Он смотрит на него, но не наклоняется и не поднимает его.
– А что, если мы не вернемся?
– Как это?
Он поворачивается и смотрит на меня.
– Тебе необязательно возвращаться. – В его взгляде скользит что-то, что я не понимаю. – Ты можешь остаться.
– Что за ерунду ты несешь?
– Мы могли бы… – Он коротко и беспомощно поводит плечами. – Если бы мы остались здесь…
– Естественно, я должен вернуться домой!
– Люциан… – Он протягивает руку.
– Да хватит уже называть меня Люцианом, будь ты проклят!
Я отталкиваю его руку и пытаюсь пройти к двери. Но я неповоротлив и пьян и сильно ударяюсь пораненной рукой о стол. Запястье и пальцы пронзает боль. Вскрикнув, заваливаюсь на верстак, пытаясь отдышаться.
– В чем дело?
– Ни в чем. – Я прижимаю руку к груди. Непрошеные слезы щиплют глаза.
– Люциан, у тебя кровь. Твоя перчатка…
– Я знаю. – Делаю медленный вдох, выдох и снова вдох. – Ты тут ни при чем.
– Прости, я не знал.
– Ерунда.
Фармер тянется и берет меня за запястье. Я весь напрягаюсь.
– Дай взглянуть. Прошу. – Он стоит неподвижно и смотрит на меня. Наконец я киваю. Он осторожно снимает с меня перчатку и все это время держит меня за руку. – Ты сильно поранился. Что случилось?
– Я… – Откашливаюсь и утираю слезы рукавом. – Я разбил стекло. Я пытался… – Замолкаю; Фармер ждет. – Нелл повесилась. Я хотел перерезать веревку.
– Повесилась? Нелл? Девушка, которую я… которую я переплел?
– Да.
Воцаряется молчание. Он встает. Сначала я думаю, что он собирается выйти на улицу, но он идет в угол и берет пустую банку. Затем открывает окно, набирает полную банку снега и ставит ее на печку, чтобы снег растаял. Белые хлопья растворяются в воде. Фармер снимает банку с печи, берет бутылку медовухи другой рукой и закрывает окно локтем. Ставит банку на стол, молча окунает губку в воду и смывает кровь с моей ладони. Затем пропитывает губку медовухой.
– Будет больно.
Он прав. Но через миг жжение утихает, боль проходит и остается лишь тепло.
Фармер промывает губку. Я сижу, потупившись.
– Все хорошо?
Киваю.
– Точно? – Он кладет губку на стол и наклоняется ко мне. Я сжимаюсь в ожидании, что он ко мне прикоснется, но он этого не делает. – Мне очень жаль.
Я качаю головой. За окном вихрится снег.
– Я мог бы спасти Нелл, будь я настойчивее.
Он переминается с ноги на ногу, но ничего не отвечает.
Я делаю резкий вдох.
– Де Хэвиленда убили из-за меня. Потому что я солгал отцу. Я виноват и в его смерти.
Он почти не шевелится.
– Его убил не ты.
– Но я знал, что произойдет. Я понял это, как только соврал отцу.
Вопреки себе я поднимаю голову и смотрю на Фармера. Он выдерживает мой взгляд. Я первым отвожу глаза.
Через некоторое время он произносит:
– Я принесу бинт.
Вспоминаю, как отец перевязывал мне руку, и отвечаю, сжав кулак:
– Нет. Обойдусь.
– Но…
– Нет! – Я встаю. – Спасибо. Мне пора домой.
– Если не дашь перевязать, снова пойдет кровь, и на этот раз сильнее.
– Прошу, прекрати… – мой голос обрывается, я закрываю глаза.
Фармер подходит ко мне ближе, чем на расстояние вытянутой руки. Я чувствую жар его тела.
Он берет меня за запястье и нежно разгибает мои пальцы один за другим. Мое сердце и глотку пронзает резкая опасная боль, но к порезу она отношения не имеет.
Фармер наклоняет к свету мою ладонь, чтобы рассмотреть рану.
– Ладно, – наконец говорит он. – Но следи, чтобы не попала грязь.
Я страшно устал. Мне хочется выдернуть руку. Если он посмотрит на меня сейчас, то увидит… Если я упаду, он поймает меня.