Переплет

– Да. Я здесь.

– Наконец-то. – Де Хэвиленд сидел на кушетке, а на столике перед ним стояли пустая чашка и тарелка. Он смотрел в очаг. Он сам развел огонь, но положил слишком много дров; я знал, что через минуту огонь потухнет. – Холод немилосердный. Похоже, дымоход засорился.

Тут как раз, словно по мановению волшебной палочки, пламя затрепыхалось и погасло. Я молчал.

Де Хэвиленд раздраженно щелкнул языком и гневно зыркнул на меня, словно я был виноват в том, что огонь не разгорелся.

– На письменном столе два письма. Отдай их Толлеру, когда тот приедет. Понятно?

Я подошел к столу и взял конверты. «Доктору Фергюсону, Маунт-стрит, 45, Каслфорд» — значилось на первом. Надпись на втором гласила: «Элайдже Оуксу, гробовщику, Хайстрит, 131, Каслфорд».

– Это все?

Он встал и подошел к окну. На болотах птица пролетела низко над водой, оставив за собой яркий след из брызг; зашелестели на ветру серебристые камыши. Но когда де Хэвиленд обернулся, лицо у него было таким мрачным, словно он смотрел на навозную кучу.

– Сядь.

– Я лучше постою.

Он указал на стул и улыбнулся. Я попытался выдержать его взгляд, но безуспешно.

– Вот и славно, – проговорил он, когда я сел. Затем замолк, поворошил кочергой тлеющие угли в камине и со вздохом продолжил, по-прежнему размешивая пепел: – Мне очень жаль, что Середит умерла.

Я не ответил. Глупо, но я прислушивался, не раздастся ли наверху какое-нибудь движение.

– Хотя она была уже старая. И ее смерть более чем естественна. Одно поколение уходит, другое приходит. Старый порядок уступает новому. И так далее, и тому подобное.

– Можно мне идти?

Он посмотрел на меня. Возможно, мне показалось, но на лице его мелькнула тень удивления. А может, это была игра света, обманка, как танцующие тени на белом снегу.

– Нет, – ответил он. – Нам с тобой нужно многое обсудить. Пожалуйста, сиди спокойно. Ты ерзаешь. Это меня отвлекает.

Я закусил губу.

– Теперь я твой мастер. И, следовательно, несу за тебя ответственность. – Он произнес это, как будто зачитывал вслух какой-то документ. – Если верить Середит, ты перспективный ученик, – он сделал небольшую паузу, по всей видимости, выражая свой скептицизм. – Очевидно, что здесь ты остаться не можешь.

– Я не могу остаться здесь? – Произнеся эти слова, я понял, что это на самом деле невозможно. Мысль о том, что придется уехать из дома Середит, дохнула на меня холодом, точно ледяной ветер подул на рану.

– Об этом не может быть и речи. С кем ты останешься? Я не намерен находиться в этом доме дольше, чем того требует необходимость. Середит отличалась эксцентричностью. Похлеще луддитов[2] сопротивлялась прогрессу. Боюсь, ты многое упустил в обучении нашему ремеслу и не до конца понимаешь его суть. Жить здесь, как обычный крестьянин… – Он указал кочергой сначала на меня, потом обвел комнату. – Середит упрямо продолжала все делать вручную, сама выполняла всю черновую работу, которая под силу любому мало-мальски рукастому человеку… Принимала всех клиентов, которые к ней обращались… И совсем не гордилась своим ремеслом…

– Она гордилась своим ремеслом.

– Все это не дает никакого представления о том, какая великая честь – быть переплетчиком, – продолжал он, будто бы меня не услышав. – Настоящий переплетчик не должен шить, резать или… – Он нарисовал кочергой в воздухе завитушку, видимо, призванную изобразить работу, для которой у него не было названия. – Настоящий переплетчик никогда не пачкает руки, юноша.

Я машинально взглянул на его руки, белоснежные, как очищенный ивовый прут.

– Но кто тогда будет делать книги? – спросил я. – Кто-то же должен делать книги.

– Само собой. В моей мастерской в Каслфорде служат превосходные ремесленники. Они делают отменные… – снова этот жест кочергой, – обложки и все прочее. Но если с одним что-то случится, я легко найду ему замену, вот в чем дело. А то, чем занимаюсь я, – то, что делают переплетчики, – это истинное искусство. Марать это искусство клеем, бумажной пылью и грязью под ногтями – святотатство. – Он улыбнулся тонкими губами. – Я давно советовал Середит нанять чернорабочего, чтобы она могла сосредоточиться на своем истинном призвании. А узнав, что она взяла ученика, решил, что наконец-то прислушалась ко мне. Но потом она сказала, что ты сам будешь переплетчиком… что переплетная лихорадка скрутила тебя так жестоко, что она даже книги тебе показывать не желала. – Его улыбка исчезла, словно кто-то затянул узелок. – Не переживай, сынок. Я не стану расспрашивать тебя об этом.

Сынок.

Кровь шумела в моих ушах.

– Сейчас я здоров.