Переплёт

В хранилище оказалось не так уж плохо. Мне пришлось двигать коробки, мешки и большие банки, и вскоре я вспотел так, что пришлось снять шапку. Бросив очередной мешок, я встал у дверного косяка, чтобы отдышаться. Взгляд упал на поленницу: хватит ли дров на зиму? Если нет, придется где-то искать еще… вот именно, что «где-то» — на бескрайних пустошах нет ни деревьев, ни сушняка.

Туча закрыла солнце, и в ушах засвистел ветер, точно кто-то вдали точил нож. Начинался снегопад. Кажется, насчет оттепели Середит заблуждалась.

Пора было возвращаться к работе. Но мой взгляд упал на далекую точку на дороге; она ползла по бледной колее, занесенной снегом, словно застрявшее в белой краске насекомое. Точка была слишком далеко, и я не мог толком разглядеть, что это такое, но постепенно стал прорисовываться силуэт лошади, едва ли не тонувшей в снегу. Наездник был толстым и горбатым. Хотя нет, на лошади сидели двое. Сперва мне показалось, что это дети, но потом я понял — нет, не дети. Две женщины: та, что сзади, сидела прямо, будто жердь проглотила, а та, что спереди, все время сползала вбок. Задолго до того, как я сумел разглядеть лица, до меня донеслись их голоса: отчаянные слова ободрения и тонкий горестный плач, который я сперва принял за ветер.

Лошадь остановились перед домом, и рослая женщина неуклюже спрыгнула в снег. Мне бы помочь, но вместо этого я стоял и смотрел, как она пытается подсобить подруге: уговаривает ее, тянет и, наконец, стаскивает с лошади, как тряпичную куклу. Пронзительные причитания продолжались, прерываясь икотой, — высокий плач, не похожий на человеческий. Спотыкаясь, обе женщины зашагали к крыльцу. Я успел увидеть огромные мутные глаза, спутанные длинные волосы и искусанные до крови губы, прежде чем нестройно зазвенели колокольчики на крыльце.

После яркого света казалось, что в хранилище за грудами мешков притаились тени: они глазели на меня из полумрака. Но я не пугался их. Меня обуревали другие мысли: отправиться в путь по такому глубокому снегу не каждый решится, лишь крайняя нужда способна толкнуть на такой шаг. Они шли к переплетчице… Люциан Дарне тоже прибыл к нам в отчаянии. Но что может книга? Что может Середит?

Еще минута, и она откроет дверь. Проводит гостей в мастерскую, в запертую комнату…

Я пробежал через двор, обошел дом сбоку и проскользнул внутрь через заднюю дверь. В коридоре остановился и прислушался.

— Ведите ее, — раздался голос Середит.

— Я пытаюсь! — ответил запыхавшийся женский голос с сильным деревенским акцентом, даже сильнее, чем у меня. — Никак не могу ее затащить… Милли, да что же ты, пойдем!

— Она не хотела приезжать? Если она не согласится, я не смогу…

— О! — гостья коротко и горько усмехнулась. — Хотела, будьте покойны. Она умоляла меня поехать даже в такой снегопад. А потом на полпути вдруг обмякла и начала выть, не умолкая…

— Ясно, — спокойно ответила Середит.

Плач продолжался, прерывистый и дрожащий, как струйка воды.

— Иди сюда, Милли. Зайди в дом. Я тебе помогу. Вот так, умница. Теперь другую ногу. Молодец…

Похожим тоном переплетчица говорила со мной, когда я впервые приехал сюда. Я повернул голову и стал разглядывать противоположную стену. Ветром нанесло снега, и тот налип на грубую штукатурку зернистой тонкой коркой, напоминая кристаллы соли.

— Так-то лучше. Умница…

Мой отец обычно утихомиривал беспокойную лошадь таким голосом.

— Ох… — голос первой женщины треснул. — Она совсем обезумела. Помогите ей, прошу.

— Только если она сама попросит. Ну вот, Милли. Я тебя держу.

— Она не может попросить. Ее покинул разум.

— Отпустите ее. — Последовала пауза, и плач начал стихать. Подруга Милли, или кем там она ей приходилась, фыркнула, а Середит мягко добавила: — Вы сделали все возможное. Позвольте теперь мне позаботиться о ней.

Я услышал шаги в доме: знакомую поступь Середит, легкий шаг первой женщины и тяжелое шарканье, от которого у меня волосы на голове встали дыбом.

Дверь мастерской захлопнулась, и я закрыл глаза. Теперь они дойдут по истертым половицам до запертой двери. Середит снимет ключи с пояса и повернет их в замках. Мне показалось, я услышал, как дверь отворилась и затворилась снова. Но, может, я ошибся, может, это стучало в ушах мое собственное сердце.

Что бы ни происходило сейчас за этой дверью, оно касалось женщины, похожей на раненого зверя.

Я не хотел знать, что там творится. Заставил себя вернуться в хранилище, где у меня по-прежнему было полно работы. Время пролетело незаметно: когда я поставил на место последний мешок и нацарапал мелом на стене итоговые подсчеты, солнце клонилось к закату. Весь день я не ел и не пил. Плечи болели, но не сказать, чтобы так уж сильно.

Когда я вошел в мастерскую, там было серо и темно. Окна припорошило снегом.

Услышав чье-то громкое «Ой!», я вздрогнул от неожиданности. В мастерской сидела женщина — не обезумевшая, нет, а та, что привела ее, покрепче. Вот же глупец, в потайной комнате нужно находиться один на один с переплетчицей, и Середит, разумеется, велела второй гостье подождать за дверью. И чего я испугался?