Переплетение времен

Теперь стало совершенно ясно, за что он ненавидел славян. Ведь это они, поляне, вятичи, радимичи, кривичи и ильменцы, разбавленные татарами, башкирами, веспами и многими другими, заселили огромные, не положенные им пространства от Мурманска до Магадана. Это они ковыряли вечную мерзлоту, валили тайгу, перепахали Дикое Поле и построили города на месте болот. Это они, примкнув штыки к стареньким винтовкам в которых кончились патроны, неумело шли на пулеметы Вермахта, устилая снег черно-зелеными пятнами шинелей. Это они ложились под танки в снегах Подмосковья и под Вязьмой, вопреки террору своих кровавых правителей. А потом было еще много чего и, в конце концов, они сломали такие крепкие ворота Майданека и Аушвица с такими правильными надписями на них и подняли свои флаги над Берлином. Поэтому ему надо было изъять их из истории, уничтожить в зародыше и отдать на корм Змеям. Тогда покорные народы Европы, а потом и всего мира, склонятся перед силой арийского духа. Ну, а недочеловеки вроде евреев и цыган сгинут навеки, превратившись в пепел и глину.

– А тебя, Ковнер, я мог бы оставить в живых – задумчиво произнес он – Ведь иногда так забавно иметь под рукой покорного еврея. Но ты видел мое лицо и знаешь мое имя. Кроме того, ты пытался обмануть меня, не дать мне исправить историю человечества. Поэтому у моих птичек будет еврейский десерт после славянского обеда. Прощай мой верный еврей! Ты больше не увидишь моего лица!

С этими словами он опустил капюшон эффектным жестом, от которого так и разило провинциальным театром. Мне стало очень противно и немного смешно. Историю уже не раз пытались изменить, переписывая одни книги и сжигая другие. Сейчас существо под капюшоном хотело вырвать из истории целые страницы и переписать итог. И мне закралась в голову крамольная мысль о том, что происходило тогда, когда на площадях горели костры из книг. Не изменялась ли от этого наша история? Ведь если верить Веде, то, что мы делаем сейчас и сегодня влияет на будущее через прошедшие века. Значит, сжигая книги, люди в черном сжигали свое будущее, изменяли его. Неправда, что рукописи не горят. Они горят, да еще как хорошо. Поэтому нужна пожарная команда, не позволяющая жечь светлую бумагу с черными значками на ней и не позволяющая жечь людей, которые не так молятся или не так думают. Сейчас мне как раз и нужно было стать таким пожарным. Я сделал шаг, потом второй, резким движением руки откинул капюшон с его головы и посмотрел прямо в изумленные нордические глаза. Надо было сказать какую-нибудь торжествующе-обличающую фразу, но он был так мелок сейчас, что не стоил даже такой фразы. Я молча обхватил его обеими ладонями за шею под основанием черепа.

–– Oh, du schmutziger Jude! Du hast mich wieder betrogen!24 – прохрипел он

Тогда я свернул ему шею одним резким движением ладоней. Этот прием показывал нам старший сержант в учебке, показывал с брезгливой гримасой на лице, всячески демонстрируя то, как ему противно. Мы тоже не воспринимали этот прием всерьез, в полной уверенности что нам никогда не придется им воспользоваться, и все же честно отрабатывали автоматизм на манекене с послушно поворачивающейся шеей. Пожалуй, в те времена одно только предположение, что кому-то из нас придется свернуть настоящую, а не гураперчевую шею, не вызвало бы у него ничего, кроме отвращения. А вот теперь этот прием мне пригодился и я не испытал абсолютно никаких чувств, лишь только сильно болела кровоточащая ладонь. Осиновый кол мне не понадобился, также как и серебряная пуля. Потом я подобрал свой нож, распорол ему правый рукав и на 20 сантиметров выше локтя нашел то, что искал – букву “А” эсэсовской татуировки. У покойника была первая группа крови.

Я вышел из шатра и угрюмо посмотрел на ряд капюшонов передо мной.

– Что уставились? – грозно произнес я на иврите – Вы получили указания? Так выполняйте!