Переполох

— А вотъ тутъ есть въ листк точка: «съ какого года поселились въ Петербург?»

— Ну?!

— Боле десяти годовъ живешь — ну, и приписывайся въ мщане.

— Экъ, хватилъ! Да въ петербургскіе-то мщане нон не всякаго и берутъ. Походи да покланяйся, похлопочи. Въ шлиссельбургскіе и колпинскіе — сколько угодно, — возразилъ слесарь. — А я думаю вотъ что: съ квартиры жильцовъ будутъ сгонять, гд по угламъ тсно живутъ. Это я отъ знакомаго старшаго дворника слышалъ, что сбираются. Вотъ когда всхъ перепишутъ — ну, и начнутъ перебирать. «Мара Алексвна, у тебя по скольку угловъ въ комнат»? «Столько-то». «Гони двоихъ вонъ».

— Голубчикъ, да вдь это разореніе… — еле выговорила Птунникова. — Какъ-же тогда жить-то? Вдь жильцовъ отопить надо. Вдь ужъ и такъ-то отъ васъ самая малость очищается.

— А имъ какое дло? Позжай въ деревню. Вотъ оттого-то и допытываются, кто гд родился.

— Погибель, совсмъ погибель.

— Санитарная коммиссія… Ничего не подлаешь.

— Какая? — спросила старуха.

— Санитарная.

— Это что-же обозначаетъ?

— Да ужъ тамъ потомъ разберутъ. Листки объ осп читала?

— Лтъ.

— Ну, прочти у насъ около воротъ. «Прививайте оспу… мойте полы… Не пейте воды сырой, а пейте чай и все этакое»… Также и насчетъ чистоты. А я теб сколько разъ говорилъ: «выведи у насъ клоповъ французской зеленью, промажь щели» — и ты не съ мста. А вотъ теперь и казнись.

Слесарь кончилъ. Водворилось молчаніе.

— Спрыски съ тебя… Должна поднести жильцамъ по стаканчику… — сказалъ, смясь, сторожъ.

Старуха даже слезливо заморгала глазами.

— Теб шутки, а мн-то каково, Аверьянъ Михичъ! — проговорила она и утерла глаза передникомъ. — Ты жилецъ, съ тебя, какъ съ гуся вода… а я всхъ васъ переписать должна. Сегодня этотъ самый баринъ, что листки принесъ, сказалъ, чтобъ къ пятниц утру беспремнно…

— Ну, и перепишешь, — кивнулъ ей нарядчикъ.

— Да вдь я неграмотная. Надо мн человка нанять.

— И наймешь. Возьми вонъ Финогеныча. Генераловъ теб перепишетъ, а не только насъ.

— Говорила ужъ я ему. Рубль проситъ. И угощеніе… Да чтобъ кильки были и непремнно пиво. Во сколько мн это вскочить! А я женщина бдная. Только вокругъ жильцовъ. На треск да на астраханской селедк сижу. Кофейные переварки пью…

Сторожъ похлопалъ по сундуку, на которомъ сидлъ, и съ улыбкой сказалъ:

— Пошарь вотъ здсь хорошенько — на три переписи найдешь, а то и на десяти…

— Нтъ, ужъ вы какъ хотите, а по гривеннику должны сложиться и дать мн за перепись — выговорила, наконецъ, старуха Птуиникова.

— Это еще съ какой стати! — воскликнулъ нарядчикъ — Больно жирно будетъ.

— Да вдь васъ-же переписывать будетъ Финогенычъ-то. Онъ завтра придетъ.

— Мы жильцы. Мы за углы платимъ — и знать ничего не должны, — произнесъ сторожъ.

— За прописку паспорта платишь-же, а это та-же прописка.

— Нтъ, ахъ, оставьте! То совсмъ особь статья. Прописка, больничныя, адресный сборъ — это съ марками, это на паспорт. А какія у тебя такія марки насчетъ переписи!

— Ну, что вамъ значитъ, голубчики, по гривеннику для вашей хозяйки, для бдной старушки, которая о васъ заботится?! Вдь пропилъ больше въ день, — упрашивала старуха.

— Выпивкой не кори. То особь статья. Мы люди рабочіе, намъ нужно для силы.

— Да вдь не себ прошу, Финогенычу. Онъ завтра придетъ васъ переписывать.

— Я самъ себя перепишу. Я самъ грамотный, — вызвался слесарь. — Давай листокъ.

— Да вдь перепутаешь, а тутъ надо въ точку…

— Я и не такія бумаги писалъ, а много почище, — похвастался слесарь.

— Слышь, Мара Алексвна, я дамъ гривенникъ на перепись, но чтобы и мн вмст съ Феногенычемъ было угощеніе, — вызвался нарядчикъ.

— Здравствуйте! А ты на пятіалтынный выпьешь!

— Врешь, насчетъ водки я человкъ деликатный. Ну, вотъ что пятіалтынный дамъ, но только чтобы съ угощеніемъ.

Старуха утирала глаза передникомъ.

— Разореніе, совсмъ разореніе, — бормотала она, — Во что мн эта перепись-то вскочитъ!

IV

Вечеромъ наканун 15 декабря, часу въ девятомъ. когда вс жильцы и жилицы старухи Мары Алексевны Петунниковой собрались домой съ работы, явился по приглашенію Птунниковой переписывать ихъ писарь Финогеновъ. Это былъ старикъ съ сдымъ щетинистымъ подбородкомъ и верхней губой, одтый въ очень потертый пиджакъ съ замасленной голубой ленточкой въ петлиц и сильно расхлябанные сапоги. Въ рукахъ его былъ облзлый портфель и замасленная форменная фуражка съ кокардой. Финогеновъ переписывалъ жильцовъ на томъ-же двор, гд жила Птунникова, но въ другой угловой квартир, а потому явился безъ пальто. Онъ когда-то служилъ гд-то канцелярскимъ служителемъ, давно ужъ потерялъ мсто, жилъ подобно птиц небесной отъ крохъ, какъ онъ самъ выражался, но фуражку съ кокардой все-таки носить не оставлялъ. Его зналъ весь дворъ и даже весь околодокъ. Онъ писалъ угловымъ жильцамъ прошенія къ мировымъ судьямъ, а старухамъ-салопницамъ и вдовамъ съ малыми дтьми прошенія къ благодтелямъ о помощи. Звали его Финогеномъ Михайлычемъ Финогеновымъ, но онъ откликался и на Финогеныча, подъ какимъ именемъ и былъ больше извстенъ. Носъ его былъ не только красенъ, но и сизъ, что явно указывало на его любовь къ спиртнымъ напиткамъ.

Войдя въ квартиру Птунниковой, Финогенычъ строго заговорилъ: