Перерыв на жизнь (СЛР, 18+) :: Дамский Клуб LADY

Капельки пота, стекающие по спине. Яростные до боли толчки. Скомканная постель. И резкий Радкин вдох перед оргазмом

— как перед прыжком в бездну. И собственный вдох до ломоты в легких, когда ее движение становится продолжением его

движения, и, кажется, она сама — его продолжение.

Наверное, все же нужно кого-то благодарить за все это. За возможность сейчас ее вот так вдыхать и глохнуть от стонов. За

радость чувствовать у нее внутри горячую пульсацию. За удовольствие падать, раскинув руки.

Он изливается в нее резкими глубокими толчками, судорожно вжимаясь в мягкое безвольное тело. Надолго замирает, не

отпуская, хотя знает, что ей тяжело под ним. Она едва может перевести дыхание.

— У меня нет сил добраться до ванной… — говорит Рада, когда Гера чуть переваливается на бок и дает ей возможность

вдохнуть полной грудью, — если только ты меня туда не оттащишь…

— Нет, не надейся.

— Тогда я буду так спать. Мне кажется, сегодня можно, — сдавленно смеется.

— Нужно.

fima 01.08.2015 00:15 » Глава 21

А-а, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи!

Где уж. Мы понимаем-с! Мы в университетах не обучались.

«Собачье сердце»

— Святые угодники, а касатик там хоть жив? — восклицает Петровна, театрально складывая ладони на выдающейся груди.

— Жив, жив, — говорит Рада, сомневаясь, что Петровна знает дорогу в церковь. — На слово поверишь, или послать его

общий анализ крови сдать?

Женщина бросает на Раду недоуменный взгляд и натягивает хлопчатобумажные перчатки.

— Я тогда на втором этаже тоже уберусь заодно, чтобы завтра не приходить.

— Не надо, на кухне закончишь и иди, — распоряжается Рада, наливая кофе и не замечая, как губы домработницы

сжимаются в ниточку. — Нет, завтра тоже не приходи, — вдруг меняет свое решение Дружинина, приводя старуху в еще

большее удивление.

— Так Артём Андреевич… — решается напомнить Петровна.

— Я постараюсь сделать так, чтобы Артём Андреевич завтра не заметил пыли. Иди.

Петровна пожимает плечами. Рада подхватывает со стола поднос с завтраком и поднимается в спальню.

— А с каких это пор у нас завтраки в постель стали подаваться? — Гера переворачивается на спину и закладывает руки под

голову.

— Ну, можешь считать, что с сегодняшних.

— Прям волшебство какое-то. Чудо чудесное. А сама? — спрашивает, замечая на подносе одну вилку. И одну тарелку, в

которой салат из рукколы с семгой и кусочками сыра.

— Аппетита нет. Кажется, у меня мигрень.

— Нет, дамочка, вы просто с будунища.

Рада отвечает коротким смешком, с сомнением глядя на хрустящие вафли.

— Не мучайся, Мармеладка, иди капни себе коньяка, и мигрень твою как рукой снимет.

— Нет уж, я лучше таблетку цитрамона выпью. — Делает пару глотков крепкого кофе, чтобы окончательно взбодриться.

— Послушай знающего человека, — настаивает Гера, — иди плесни коньяка в кофе, захвати вилку и садись ешь.

— Ладно, — соглашается Дружинина, — мне все равно надо проверить, ушла Петровна или нет.

Следуя совету, Рада уходит за коньяком. Артём провожает ее взглядом, не торопясь приступать к еде. Он крепче сжимает в

руке вилку и, глубоко вздыхая, задумывается на момент, как быстротечна и изменчива жизнь. Еще вчера чувствовал, что

дошел до какой-то точки. Дошел, выдохнул, а вздохнуть было нечем. А сегодня дышит полной грудью, до сих пор не желая

признаться самому себе, насколько сильно стал зависеть от этой женщины. От ее слова, от взгляда, от улыбки. Раньше его

утро начиналось с кошки, с ее острых зубов и когтей. Олька будила его, требовала, чтобы покормил. А сейчас утро

начинается с Рады — с ее рук и губ. И Радка, конечно, будит его куда нежнее.

Все это время Гергердт старательно убеждал себя в том, что все делает ради нее. Только для Рады. Но в душе понимал,

что это не так. С самого начала он все делал и делает для себя. Он остервенело хватается за каждую ниточку, чтобы

удержать Дружинину, потому что знает: подобного — того, что чувствует сейчас, что получает от нее — у него в жизни не

будет никогда. Но хуже всего другое. Хуже всего, что сегодня он уже не знает, что будет завтра. И все равно хватается за

нее, как за последнюю соломинку. Он не знает, что будет с ней завтра, но, как рациональный и циничный ублюдок, вбивает ей

в голову нужные мысли, перекраивает ее сознание, чтобы сегодня она была рядом.

— А тебе нельзя, ты за рулем, — предупреждает Дружинина, когда возвращается.

— Уже? — смеется Гергердт, начиная есть.

— Конечно. Сейчас позавтракаем… — вливает в свою чашку пару чайных ложек коньяка, — и поедем посуду покупать. Надо

много всего купить. Вот супниц у тебя нет и тортниц, меня это раздражает. Для всего нужна своя посуда, понимаешь?

— Конечно, понимаю. Хранить сыр в маслёнке — это преступление. Китайские фарфоровые чашечки, серебряные ложечки,

конечно, я понимаю.

— Нет, не китайские, английские, веджвудские, например. Всю жизнь мечтала.

— Хорошая у тебя мечта, оригинальная. Тарелки.