Пересадочная станция

Я взглянул на приборный щиток — часы на нем показывали четверть седьмого. Сейчас я поеду в мотель и позвоню Гэвину и Дау, чтобы узнать последние новости. Не потому, что я ожидал услышать о каких-нибудь переменах, — просто мне нужно было убедиться, что все по-старому. После этого я позвоню Тому Андерсону, и колеса завертятся; дело сделано, а там будь что будет.

Кролик перебежал дорогу перед самой машиной и нырнул в заросшую травой канаву у обочины. На западе, где небосклон блеклой зеленью расписало гаснущее зарево заката, летела стайка птиц, казавшихся на фоне высветленной полосы неба гонимыми ветром хлопьями сажи.

Я подъехал к главному шоссе, приостановил машину, потом тронулся дальше, свернув направо, к городу.

По моей спине больше не разгуливали существа влажными холодными лапами, и я уже начинал забывать о собаке. У меня вновь потеплело на душе от сознания того, что мне кто-то поверил, — не важно, что это был всего-навсего чудаковатый старик, похоронивший себя в лесной глуши. Впрочем, не исключено, что никто на свете не мог бы оказать мне большую помощь, чем этот чудаковатый старик-отшельник. Возможно, от него будет гораздо больше толку, чем от сенатора, или Старика, или любого другого человека. В том случае, если план будет выполнен, если он преждевременно не сорвется.

Холодные влажные лапы убрались с моей спины, но теперь у меня зачесалось ухо. Черт бы его побрал, с раздражением подумал я, вот уж некстати!

Я захотел снять руку с руля, чтобы почесать ухо, — и не смог. Она точно приклеилась к нему, прилипла, и я не в состоянии был ее отодрать.

Сперва я подумал, что либо мне это померещилось, либо я что-то недопонял: я собирался поднять руку, но мне это почему-то не удалось — произошла какая-то странная заминка в мозгу или отказали мышцы. Что само по себе, если оставить это без внимания, могло привести к страшным последствиям.

И я сделал еще одну попытку. Мышцы руки напряглись до предела, но рука не сдвинулась с места, и меня обдало налетевшей из мрака волной ужаса.

Я попробовал другую руку — она тоже не поддавалась. И тут я увидел, что у руля появились отростки, которые наручниками обхватили мне руки и приковали их к рулю.

Я с силой надавил на тормозную педаль, сознавая при этом, что жму на нее слишком сильно. Никакого результата. Словно тормоза не было и в помине. Машина не дрогнула. Она продолжала нестись вперед, как будто я даже не коснулся тормозной педали.

Я нажал снова — тормоза не работали.

Но если они отказали, машина все равно должна была постепенно сбавить скорость, раз я снял ногу с акселератора — даже если б я не нажал на тормозную педаль. Но машина не замедлила хода. Она по-прежнему шла со скоростью шестьдесят миль в час.

Я понял, в чем дело. Я понял, что произошло. Как понял и то, почему рычала собака.

Это была не машина; это была подделка, созданная пришельцами!

Чужеродное сооружение, которое захватило меня в плен, которое могло стать для меня местом пожизненного заключения, которое по своему желанию могло завезти меня куда угодно, которое могло сотворить все, что ему заблагорассудится.

Я яростно рванул к себе руль, пытаясь высвободить руки, и невольно крутанул колесо на сто восемьдесят градусов; я мгновенно вернул его в исходное положение, и меня прошиб пот при мысли о том, к чему мог привести такой поворот руля на скорости шестьдесят миль в час.

Но тут до меня дошло, что руль-то я действительно повернул, а на ходе машины это не отразилось, и я понял, что теперь могу со спокойной душой вертеть руль в любую сторону. Потому что машина полностью вышла из-под моего контроля. Она не подчинялась ни тормозам, ни рулю, ни акселератору.

А иначе и не могло быть. Это же была не машина. Не машина, а нечто иное, нечто иное и страшное.

Но я был убежден, что раньше это была настоящая машина. Это сооружение было машиной еще сегодня к вечеру, когда преследовавшее меня существо рассыпалось на склоне холма от зловонной струи скунса. Оно-то рассыпалось, а машина уцелела; она не превратилась в сотню кегельных шаров, ринувшихся к болотцу, чтобы пуститься в пляс, упиваясь этим смрадом.

Потом машину подменили — скорее всего, в те последние часы, которые я провел у хижины, рассказывая Чарли Манзу свою историю. Ведь когда я въехал во двор, собака не протестовала против машины; она рычала на нее уже в темноте, когда я вернулся.

В мое отсутствие кто-то в этой машине въехал во двор фермерской усадьбы — не в машине, а в ловушке, в которую я сейчас попался, — оставил ее там и уехал на настоящей. Проделать это было несложно, ведь, когда я вернулся, во дворе не было ни души. А если б даже в тот момент кто-нибудь находился поблизости, такая замена вполне могла пройти незамеченной или, самое большее, вызвать у этого свидетеля только легкое недоумение.