Пересечение

— Понимаешь, какое дело… Иду с репетиции, вижу — знакомая девочка, приходила к нам, во Дворец… Бредет куда-то совсем одна…

Но тут распахивается настежь дверь, в комнату врывается невысокая плотная женщина, за ней — встревоженный чем-то мужчина.

— Вы кто такой? — сразу подступает она к Дмитрию Михайловичу. — Что вам здесь нужно?

— Я Леночкин преподаватель, — старается казаться уверенным Дмитрий Михайлович, — то есть не совсем, конечно… Вообще я актер…

— Акте-е-р… — тянет женщина подозрительно, и Дмитрий Михайлович обижается.

— Да, актер, а что? Что здесь такого? А вы, наверное, их тетя?

"Эх, надо было Таню послать…"

— Вот что, давайте знакомиться, — решительно вмешивается мужчина и протягивает Дмитрию Михайловичу руку. — Борис Васильевич, а это моя жена — Ефросинья Ивановна.

Снова открывается дверь, входят еще три женщины, и с ними девочка. Она проскальзывает между взрослыми к Ире, становится с нею рядом, берет за руку. Дмитрий Михайлович понимает, что рассказывать надо всем, потому что все здесь каким-то образом к сестрам причастны. И он рассказывает, зачем-то достает документы — хорошо, что оказались с собой, есть даже партийный билет, потому что в театре сегодня собирали взносы.

Как ни странно, сам вид документов действует успокаивающе. Впрочем, Борис Васильевич паспорт берет и внимательно изучает, остальные стоят молча и ждут.

— Ну ладно. — Он возвращает паспорт Дмитрию Михайловичу. — Значит, хотите, чтобы она ходила во Дворец пионеров?

— Да погоди ты, Боря, — не выдерживает Ефросинья Ивановна, — при чем тут Дворец? Как мы ее ночевать-то отпустим? Все-таки чужой человек, мы вас не знаем…

— Так ведь жена… Она присмотрит…

Дмитрий Михайлович снова начинает рассказывать о себе, о Татьяне Федоровне, зачем-то хвалит свой дом — какой он просторный и светлый. Он говорит, говорит, а из угла не отрываясь смотрят на него детские большие глаза.

— Я боюсь одна, — дождавшись паузы, шепчет Ира.

— Мам, пусть она поспит у нас, — испуганно вступается за подружку Света и крепче сжимает Ирину руку.

— А то как же! — восклицает Ефросинья Ивановна. — Неужто здесь бросим?

Она подходит к Ире, проводит рукой по ее опущенной голове.

— Поспишь сегодня у нас? Со Светой, вальтом. Во сне не брыкаешься?

— Зачем со Светой? — это уже Пелагея Ильинична. — У меня место есть, на диване…

— Вы не возражаете, если кто-нибудь съездит к вам, прямо сейчас, посмотрит, как там Аленка? — вежливо предлагает Вера Павловна и краснеет. — Могу, например, я.

— Верно, верно, — подхватывает Ефросинья Ивановна, — надо взглянуть, уж вы не сердитесь. И Борис с вами, Верочка, вдвоем веселее.

— Если товарищ не возражает… — откашливается Борис Васильевич.

— Конечно, я понимаю, — торопливо соглашается Дмитрий Михайлович, хотя ничего он не понимает: кто такие все эти люди? Кто они для Иры с Аленкой?

В тот вечер они долго сидят за столом в старом деревянном доме. Вера Павловна рассказывает об Аленке с Ирой, об их матери, несчастной Анечке, а Борис Васильевич, если что не так, ее поправляет. Впервые при посторонних Татьяна Федоровна достает из шкатулки фотографии мужа и сына, а Дмитрий Михайлович, волнуясь, горюя, — детские рисунки Саши.

Рвутся в бой танки с красными звездами на зеленой броне, падает самолет, сбитый врагами… Дмитрий Михайлович смотрит и смотрит на черный траурный шлейф, застилающий небо: мальчик предвидел свою судьбу, оставил о ней отцу вечную память.

Расстаются далеко за полночь. Гости уходят домой, совершенно за Аленку спокойные: действительно лучше один раз увидеть…

— Пусть отоспится, — великодушно решает Вера Павловна, — бог с ней, со школой. Надо восстанавливать силы, это я как врач говорю.

— Значит, Ирочка завтра приедет к нам, хорошо? — прощаясь на крыльце, еще раз для верности спрашивает Татьяна Федоровна. — Я отпрошусь с работы, я обед хороший сготовлю… И скрипку свою пусть захватит, тут и позанимается, у нас места много…

Потом, когда обе выросли, когда Аленка стала учительницей, а Ира детским врачом, когда разъехались они со своими семьями по городам, а встретились на семидесятилетии Дмитрия Михайловича, Аленка уверяла сестру, что в эту снежную ночь и решилась дальнейшая их судьба. В эту, а не полгода спустя, когда после всяких сложностей и долгих переговоров, в которых принимал участие весь коридор, решено было отпустить сестер насовсем в домик у Волги: все равно с утра до ночи они там пропадали.

А тут и квартиры стали людям давать. В разных концах большого города оказались тетя Фрося и Вера Павловна, бывшая фронтовичка Наташа и старенькая Пелагея Ильинична, которая так любила купать малышей в большом деревянном корыте — всех малышей, по очереди. А Борис Васильевич умер, в одночасье умер, от сердца, и тетя Фрося рыдала, когда ей дали квартиру: не хотела жить без соседей. Да и Света всплакнула, потому что как раз влюбилась в Витальку из угловой, а тут уезжать…