Переселение. Том 1

Карл Лотарингский выбрал славонские части не из любви к ним, а по необходимости. Они были плохо одеты, от них шла нестерпимая вонь, и к тому же ими невозможно было командовать. Двигались они по каким-то собственным правилам, которых никто не мог уразуметь, прибывали на место когда раньше, когда позже и вообще создавали множество непредвиденных трудностей. Бросались в схватку там, где не требовалось, и совершенно неожиданно отходили. Они и стреляли не как положено, и отступали не как все. Болели скопом, напивались скопом, грабили где угодно и что угодно. Кроме того, они погибали в таком страшном количестве, что их ни в коем случае нельзя было бросать в бой вместе с другими, потому что с ними гибли либо попадали в плен самые обученные и отборные полки.

Однако если Карлу Лотарингскому славонские полки были не по душе, их любил барон Беренклау; с ними он разорил и покорил страну соперника Марии Терезии — Баварию, и стал любимцем императрицы.

Испытывая отвращение к своему ремеслу при взгляде на эту толпу усатых, диких, засаленных, косматых воинов, теряя терпение из-за их бесконечных драк, пьянок и болезней, он тем не менее прощал им все, потому что они были ему милее прочих. О них не приходилось заботиться — ни об их пище, ни об их обмундировании. Спали они прямо в грязи, переходили реки и шли до тех пор, пока не валились с ног. Они не знали, за что воюют, и не спрашивали его, а он не считал себя обязанным это им объяснять. Барону они отнюдь не казались непослушными, как Карлу Лотарингскому, напротив, у него всегда было впечатление, что он отправляется на охоту с собаками, которые не спускают с него покорных и преданных глаз и которых можно натравить на кого угодно. Он был к ним строг и зверски немилосерден вовсе не потому, что они этого заслуживали, ему просто хотелось, чтобы они совершали чудеса. Зная всего несколько слов на их языке, он, точно шпион, проник в их душу. Он злил и мучил их, и не только солдат, но и офицеров, а потом шумно мирился. Доведя их до исступления, он бросался с ними в самые страшные сражения, а после боя терпеливо сносил их крики и пьяный разгул. И они никогда не создавали ему непредвиденных трудностей, напротив, он точно знал, что можно от них ожидать. Они поспевали туда, куда он хотел, и погибали в таком количестве, какое он предвидел. Для него они были не блудливые, разнузданные мародеры, а напротив, скромные, рассудительные, серьезные люди с вечной печалью в сердце.

Неуклюжие, хоть в большинстве своем и статные, они не принадлежали к частям, какие любят показывать на парадах. На смотрах с ними была сплошная мука, и все-таки каждый раз барон Беренклау просил передать их ему. Потому что в конце концов он, как и служившие под его командованием офицеры, в том числе и Вук Исакович, ценили в них главное. Бились они страшно. Резали, хватали за грудки, валили с ног, вонзали свои ножи, раздирали руками горло, рвали в лоскутья кожу и мясо, перебивали прикладами ребра, руки и колени, разбивали головы, как тыквы. Потому и только потому, когда барону насмешливо бросали при дворе: «Ваши пандуры», он тут же надменно отвечал: «Да, мои пандуры».

Старушечье, как у попа, лицо фельдмаршал-лейтенанта барона Беренклау всегда покрывала бледность. Оно никогда не улыбалось, на нем запечатлелись следы всего, что он видел, шагая вместе со своими славянами с палашом в руке и не сзади них, а в первом ряду.

Славяне огнем и мечом создали ему бранную славу, а он только такую славу и признавал. Он полюбил войну изблизи, но воевать так, как он любил, ему нравилось лишь с ними. Искренне и неискренне, когда как, но он был любезен с ними и при отступлении, и на марше, когда он молча ехал на коне. Обласканный двором, живя месяцами без музыки, гостиных и мягкой постели, он уже не мог себе представить войну иначе, чем с бесконечными ужасами, страданиями и смертью, которой не раз глядел в глаза. Не зная страха, барон Беренклау полагал, что победа будет сопутствовать ему всюду, где бы он ни появился, и почти перестал обращать внимание на военные советы, на приказы главнокомандующего и письма двора. Достаточно было зарядить дождям, подняться буре или наступить темным ночам, чтоб он объявил наступление. Давать сражения он предпочитал в ночное время, во мраке он продвигался без особых перегруппировок в полной тишине, отдав приказ резать противника без всякой пощады.