Переселение. Том 1

От бессонницы и недоедания от него остались кожа да кости, и он продолжал сохнуть, щеки ввалились, скулы выдавались вперед, а глаза пылали, как у отшельника. Лицо вытянулось, надбровья под огромным, изборожденным морщинами лбом свисали, словно стреха, над большими глазами. Тонкие губы терялись в складках морщинистой кожи, зубы напоминали выщербленную пилу. Навсегда надорвавший глотку, он тем не менее отдавал команды громко и внятно. Солдаты прозвали его «старой бабой» и боялись как ведьмы. У него были страшные руки, одни кости, которыми он их хватал. Одевался он почти всегда в черный шелк и золотом шитый бархат и всюду, где нужно и не нужно, появлялся в тяжелых охотничьих сапогах и латах.

И вот этот человек ждал их. Разместив полки Вуича, Хорвата и Венцела по редким лесам над Штукштадтом, он устраивал им смотры, учил и мучил, посылал каждую ночь лазутчиков на ту сторону реки, главным образом в Майнц. Исаковичу не удалось догнать остальных на последнем отрезке пути, он прибыл с опозданием на три дня. О нем Беренклау получил отличные вести из Ингельштадта, из Граца, а также из Печуя от комиссара, который прислал написанный острым, с закорючками почерком длинный, чрезвычайно обстоятельный доклад о Дунайском полке с подробными сведениями об офицерах, солдатах, вооружении, запасах, упомянув особо о православии этих сербов, об их верноподданнических чувствах к императрице и возможных в связи с этим недоразумениях.

Воспитанник иезуитов, барон Беренклау, весьма презрительно относившийся к схизматическому духовенству в своей армии, прочитал доклад довольно невнимательно. Он полагал, что все эти вопросы следует решать потом, теперь же, напротив, монахов надо им еще придать. Они будут весьма кстати после боев и на зимних квартирах, когда обычно солдаты мрут как мухи, тем более, что у этого народа он заметил глубокую потребность молиться, отпевать покойников, проводя целые ночи после боя у костров, в пьяных молениях и сетованиях.

Исакович же, очень ценимый в армии, приведет ему триста отборных воинов, которых барон Беренклау рассчитывал использовать главным образом при осаде, и потому он вовсе не собирался отказывать Исаковичу в чине подполковника, если, конечно, тот не погибнет в бою.

План наступления, который Карл Лотарингский считал своим, был у Беренклау уже готов. Он хотел одним внезапным ударом с фланга ворваться в Майнц, потом захватить лежавшие на Рейне Вормс, Шпейер, форт Сен-Луи и, наконец, Страсбург, а оттуда вклиниться в Лотарингию, куда Карл Лотарингский с остальной армией мог бы уже двинуться не торопясь.

Прибыв наконец в лагерь, Исакович провел первую ночь в лесу, откуда был виден городок Штукштадт и небольшой рукав Рейна с синеющими вдали горами, избранный бароном Беренклау местом прорыва.

После многих дней непрерывного похода солдаты с облегчением вздохнули и, надеясь выспаться под теплым, летним, звездным небом, улеглись.

Им казалось, что они дома. Такая же равнина, такая же река, такие же болота, песок, ивняки, за которыми голубели горы. Из камышей вылетали аисты, а лягушки квакали всю ночь.

Но едва забрезжило, мимо них, точно колдун, проскакал Беренклау с приказом поднять полк и вывести его из леса под пригорок на смотр.

Рассвет тоже показался им знакомым, широкой волной спускался он с пологих темных гор на равнину, поросшую густою травой. На реке светало еле заметно, лишь слабый ветерок рябил водную гладь. Над неподвижной поверхностью, будто подернутой паутиной, взлетали зеленые стрекозы и маленькие, едва видимые глазу мошки.

На стрежне Рейн катил быстрее, ясно различались какие-то ветки, уносимые им, противоположный же берег расплывался в дымке. Среди густых деревьев там были вырыты шанцы французов с двумя пушками.

Ближе к тому берегу темнели очертания поросшего лесом острова. Беренклау задумал связать его со своими позициями мостом, но для этого требовалось перебросить туда ночью несколько человек, чтобы выкопать редут. Берег острова перед лесом был песчаный, и укрыться на нем от пуль было невозможно.

Глядя на противоположный берег, солдаты ничего не видели, кроме деревьев и глубоких темных провалов, в которых таилась неизвестность. Не рискуя подходить к воде, они, так и не умывшись, смазывали ремни, оружие, колеса и свои натертые, сбитые ноги. Без обычного шума построились неподалеку от неприятеля в длинные шеренги и неуверенным шагом, застегивая друг другу ранцы на спинах и насаживая штыки на ружья, вышли из леса, спотыкаясь в полумраке о пеньки.

Когда рассвело, они построились за пригорком у вырубленного виноградника, по которому бегали суслики, построились в полной тишине, выполняя негромкие команды своих командиров, хотя даже крик их не донесся бы до противоположного берега.