Переселение. Том 2

Формирующиеся полки, похоже, будут проливать кровь на границах. Костюрин собирается направить полк Хорвата на польскую границу, а их полк — охранять рубежи от крымских и очаковских татар. Пусть он, Павел, передаст все это Витковичу.

У Витковича настроение было мрачное. Он твердил, что вот уже восемь месяцев не получает жалования, сердился на дурные вести и кричал, что если Павел не может сообщить что-нибудь хорошее, пусть не мозолит ему в доме глаза, а отправляется в штаб-квартиру.

Тогда Павел махнул рукой и на Трифуна, и на Витковича, и на Костюрина. И засел один как сыч в доме купца Жолобова.

До него больше не доходили вести о расселении сербов на границе Турции и Крыма, он даже не знал о поступавших в штаб-квартиру указах, из которых было ясно, что им предстоит охранять польскую границу, поскольку украинцы, несмотря на запреты, бегут в Польшу.

Павел знал, что неподалеку от Миргорода строится крепость, которая будет носить имя императрицы, и что они со своими воинами займут места от устья Каварлыка до верховья Тура, с верховья Тура на устье Каменки, от устья Каменки на верховье Березовки, от верховья Березовки по вершине реки Амельника до самого устья в Днепр{41}.

В штаб-квартире Павел проходил мимо географических карт, которые чертились для Костюрина, словно это его не касалось. Словно он и знать не желал, куда поселят его и братьев. Он только слышал, будто еще неизвестно, дадут ли им земли как помещикам, или по нормам, установленным для ландмилиции, или как отставным русским офицерам.

Между тем грамота о постройке крепости, согласно плану артиллерийского генерал-поручика Ивана Федоровича Глебова, в самом деле вскоре пришла, как и дарственная Хорвату на шанец Крылов; как и Шевичу на Славяно-Сербию с шанцем Донецкое, датируемая пятым, а согласно указу — двадцать девятым мая.

Императрица, таким образом, свое обещание сдержала.

После этого прошения сербов поступали к Костюрину в течение всего лета.

По большей части это были просьбы о повышении в чине и о возмещении убытков при переселении, поскольку уезжая, они распродавали свое имущество за полцены. Костюрин в каждом прошении читал: «Заступитесь за меня».

Год тому назад, в феврале месяце, Хорват уверял сенат в Санкт-Петербурге, что православные народы — сербы, македонцы, болгары и валахи — желают служить России оружием и кровью. План его был таков: создать из переселенцев два гусарских полка и два пехотных, каждый по 4000 штыков и 1000 гренадер.

В мирное время он просил разрешения торговать в Крыму, Молдавии, Польше и России.

Хорват настаивал, чтобы на территории от Каменецка до польской границы никакой другой народ не поселялся. Чтобы каждая гусарская или пандурская рота имела право на собственные трактиры, мясные и прочие торговые лавки. Чтобы крепости строились по трудовой повинности.

И настоял.

План был подписан.

Тем, у кого не было оружия, выдали карабины и по два пистолета.

Глебов получил инструкции осуществить этот план.

Беда была в том, что Хорват обещал новые тысячи переселенцев, а уже в 1753 году в летние лагеря и приемные пункты в Киеве никто не прибывал. Вернее, прибывали единицы, которые, подобно улиткам, несли свой дом на спине.

Австрия запретила всякое переселение.

Подполковник Йован Шевич еще в 1742 году ездил с депутацией в Вену и первый возбудил вопрос о переселении сербов в Россию. В ноябре 1750 года был разрешен первый народный плебисцит на Поморишской и Потисской границах{42}. Тщетно генерал-аудитор Харер подавал жалобы на Шевича.

Сербские переселенцы уже в 1723 году участвовали в походе России на Персию.

За четыре года до Исаковичей уехал и Петр Текелия.

Австрия наконец спохватилась.

И начала задерживать переселенцев — где лаской, где таской.

В штаб-квартиру Витковича прибывали офицеры с вестями о тех, кто отказывался от переселения и был щедро вознагражден. Фендрик Никола Дудварский получил в Аде сорок четыре ланаца земли. Фендрик Гаврило Илиевич — сорок четыре ланаца. Столько же получили фендрики Максим Мирилович и Вуя Войнович. Все трое в Фельдваре.

Лейтенанты Савва Карапанджич, Макса Нинчич, Лазар Меджанский получили по пятьдесят восемь ланацев в Каниже.

Несмотря на союз, заключенный между Австрией и Россией в 1746 году{43}, обе империи ломали копья из-за маленького несчастного народа, который ничего, кроме своей крови, дать не мог.

Императоры Австрии, заманивая сербов из Турции в Хорватию, писали, что с великой охотой дадут как заслуженную награду каждому согласно отличиям столько, сколько они смогут захватить полей, уездов, крепостей! Agris, pagis et castellis con, digna praemia! Разрешили и крестные ходы, но только в церковном дворе. Соглашались платить жалованье священникам, которые будут причащать умирающих на поле боя.

Таким образом, Австрия уже в 1718 году дошла в Сербии до Моравы, а в Валахии — до Алуты.

А после заключения мира сербам запретили строить церкви, а выморочное имущество забирали в казну.