Переселение. Том 2

Следовательно, эта страстная женщина уехала за своим любовником в Киев. Скорее всего с надеждой выйти за него замуж. И, следовательно, Павел видел ее в новом облике, толстую как бочка. Что почувствовал он при этой жуткой встрече, увидев, как, подобно душе, меняется и человеческое тело? Как преходяща красота? Принял ли он ее из жалости или не сознавая, что его ждет? А она? Убивалась ли над собой и своим уродством? Или глупо улыбалась, уверенная в том, что по-прежнему неотразима?

Однако есть одно еще более нелепое сведение о спутницах Павла в письме к Исаку Исаковичу старой генеральши Шевич, написанном в том же году. Судя по этому письму, протопоп Булич обвиняет Павла в том, что тот прибыл в Миргород с молоденькой красавицей. Живет она будто бы в доме полковника Ракича, но на самом деле является любовницей Исаковича, зовут ее Текла, и приходится она внучкой воскобою Деспотовичу из Буды. Обо всем этом в письмах Анны, Юрата и Петра не сказано ни слова.

Значит ли это, что вслед за матерью прибыла в Киев и дочь?

Что молодость победила и оттеснила даже родную мать?

Прошлое на такие вопросы не дает ответа. И лучше, что не дает.

Может, все это только болтовня, обычные сплетни эмигрантские.

Из писем, оставшихся после Исака Исаковича, наверняка известно лишь то, что отец Анны привез детей Юрата в Киев летом 1754 года. А то, что были привезены дети Трифуна, Исак Исакович узнал из письма фендрика Вулина. Узнал также из другого его письма, что Кумрия снова брошена, но вскоре она нашла себе в Осеке другого, молодого лейтенанта Новаковича. И о ней идет много разговоров. Своего престарелого отца она оставила умирать в одиночестве в Руме, под шелковицами.

Но и старый Трифун в России был не лучше. Он ждал только от митрополии развода, чтобы жениться. На русской. Совсем еще юной, не старше двадцати лет.

Все эти слухи, как шепот листвы, засыпаны толстым покровом снега.

Зима 1753 года в России выдалась долгой и лютой.

Гораздо больше следов и точных сведений содержится в русских документах того времени о народе, к которому принадлежали Исаковичи. Предчувствие старой генеральши Шевич, что Павлов романс превратится в романс о его соплеменниках, оправдалось.

О Павле известно точно лишь то, что он жил в Бахмуте и Миргороде до самой войны, которая началась три года спустя и продолжалась семь лет. И что он участвовал в этой войне вместе с братьями.

Об этом есть документы.

Войну, получившую название Семилетней, говорят, вызвали англичане из зависти к богатствам Франции. Англичане же утверждают, что войну французы начали в Америке, где они хотели у них отобрать колонии. Мария Терезия помогала Франции. А русская императрица — Марии Терезии в пику прусскому королю, который не любил женщин.

Для сербских переселенцев эта война началась зимой пограничными стычками с турками и татарами.

Они, собственно, продолжали в России свою извечную войну, которую прервали, когда ушли с австрийцами из Сербии.

Между той и этой войной большой разницы не было.

Новым было лишь то, что Исаковичам в ту зиму довелось услышать в миргородской штаб-квартире, что на очереди переселение в Россию валахов, болгар и греков из Турции!

Началось и формирование молдавских, болгарских и греческих конных полков. Переселенцами-молдаванами интересовался самолично вице-канцлер Воронцов.

Турция, правда, никогда не запрещала переселений.

Понятия «переселенец» у турок не существовало.

Русские агенты, консулы, дипломаты собирали переселенческие транспорты на легальных основаниях. Обрезков, Замфиранович и прочие переселяли людей из Турции без всяких трудностей.

Павел Исакович, вероятно, продолжал составлять и подавать генералу Бибикову проекты освобождения сербского народа из-под тягот крестьянских повинностей в Австрии. Но посылал ли Бибиков его рапорты в Санкт-Петербург или нет, хотя он и был весьма расположен к Исаковичам, поскольку ухаживал за Анной, неизвестно. Зато известно, что в окрестностях Миргорода бежали из-под ига крепостного права русские крестьяне.

Сведения о Павле Исаковиче сводятся к тому, что в то время на его лице все чаще блуждала бессмысленная улыбка и он все больше походил на человека, впавшего в слабоумие.

Согласно документам, имевшимся в штаб-квартире бригадира Витковича, этот разочаровавшийся в любви человек так и остался вдовцом. Он числился вдовцом, когда уходил на войну с казачьим полком из Чернигова. В графе его послужного списка о семейном положении, как австрийского, так и русского, стоит: «вдовец». И никакого намека на Евдокию или ее дочь.

Из Киева, Бахмута, Миргорода, Чернигова он уезжал одиноким.

Вероятно, накануне войны он думал, что измены, обольщения несет не только любовь к женщине, но и само время, в котором он жил, и та Европа, которую он объехал на коне. А его родной Срем, его Паневы и косогор у Хртковиц, под названием Волчья гряда, не изгладились из его памяти и в России.

Несмотря на все эти диковинные сплетни о Евдокии и ее дочери, в своих письмах он каждый раз поминал цинковый, крашенный голубой краской голубец над могилой жены и просил за ним присматривать.