Переселенцы

– Все может случиться, Соломон Степаныч, – спокойно-рассудительным тоном проговорил подрядчик, – может, отец в ту пору пьян был, место было глухое… Эти нищие, доложу вам, сударь, часто такие бестии бывают, что хуже иного разбойника… Обманывать вас он побоится. Надо думать, так ему случилось, как он рассказывает.

– Я всю правду сказал, – начал Петя, прерываясь на каждом слове, – ничего не утаил… всю правду сказал…

Миловидное, кроткое лицо мальчика, его отчаянье, звук его голоса – все подтверждало искренность его показаний. Сам Соломон Степанович, казалось, смягчился и превратился снова в «Салиньку».

– Ну, а какой ты губернии?.. какого уезда? ты этого не помнишь? – спросил он.

– Марьинское… Марьинское прозывается, – вымолвил Петя, решаясь поднять глаза.

– Гм! Марьинское… – пробормотал становой, потирая лоб и как бы отыскивая в памяти своей такую губернию, или уезд. – Да может: быть, так село прозывается, где жил отец твой?

– Да, Марьинское… деревня, где мать и отец; они оттуда увели меня, – сказал Петя и снова заплакал.

– Что ж мне с ним делать, я, право, не знаю? Где ее отыскивать, эту деревню? Антон Антоныч, пометь деревню «Марьинское» на всякий случай для отправки с ним в земский суд: может, как-нибудь там и отыщется, как пропечатают объявление о поимке; а до того времени одно остается сделать: записать его в список «непомнящих родства».

– Жаль, Соломон Степаныч; мальчик-то, кажется, смирный… Так пропадет, ни за что, – произнес подрядчик.

– Да что ж с ним делать-то, братец? делать-то больше нечего…

– Можно на поруки отдать кому-нибудь; коли доброму человеку попадется – не пропадет!

– Да кто ж его возьмет? кому он нужен? Вишь, слабый, маленький, кому он нужен?

– Пожалуй, я возьму, – сказал подрядчик, поглаживая бороду.

– Возьми, братец, возьми; я очень рад; ты всех нас избавишь от лишних хлопот… Только знаешь, Никанор, надо будет, как по закону следует, оставить расписку в том, что так и так, обязуешься выучить его мастерству какому-нибудь, а не держать так, зря, как собаку…

– Помилуйте, сударь, мы ведь также в церковь ходим и в бога веруем! – с достоинством промолвил подрядчик. – Как, примерно, сами по плотничной части занимаемся, так все равно и его тому же обучать станем. Пожалуй, я хоть сейчас распишусь, в чем сказать изволили…

Соломон Степанович, подумав, что подрядчик делает это, имея в виду какие-нибудь выгоды, мог бы привязаться к случаю и не упустить собственных выгод; но, как уж сказано, он в этот месяц был особенный человек; к тому ж одной из отличительных добродетелей станового было чувство благодарности; он помнил, что перед свадьбой Никанор поднес ему пару славных гусей, а после свадьбы для поздравления подарил двух отличных уток, из которых селезень был заводский хохлатый шипун. Соломон Степанович не сделал, следовательно, ни малейших прижимок подрядчику касательно мальчика; он велел дать бумагу и сам даже продиктовал Никанору обязательство, требуемое законом.

Во все это время Петя не отрывал глаз от подрядчика. Лицо Никанора не пугало его, но он все продолжал еще плакать. Припоминал ли он добрую барыню, которая так обласкала его, хотелось ли ему к ней возвратиться, или неизвестность того, что ожидало его у нового хозяина, стесняла его сердце, только слезы сами собою текли по щекам его и свободно теперь капали на пол становой квартиры, что, как известно, было уж совершенно лишним.

– Ступай, братец, скажи, что хорошо; мальчика взяли на поруки, – проговорил становой, обратясь к Якову Васильеву.

Яков Васильев взглянул на дынное лицо Антона Антоновича;

Антон Антонович выразительно мигнул. Дворовый человек поклонился Соломону Степановичу, сделал шаг вперед и положил на край стола полтинник.

– Что это? – с улыбкой удивленья спросил становой.

– Отдать велено…

– Нет, братец, нет, возьми назад, мне не надо этого, – с благородством во всех чертах проговорил Соломон Степанович. – А вот если они хотят отблагодарить меня за то, что избавил их, скажи… скажи, чтоб лучше прислали возочек муки; а это, – подхватил он, отдавая назад полтинник, – это возьми назад…

Яков Васильев поклонился еще раз и вышел, думая: «Экой, брат, ловкий какой! Ведь мука-то теперь девять с полтиной… Ловок, нечего сказать… ловок!»

Дело, по которому Никанор явился к становому, задержало его не надолго; спустя немного он вышел с мальчиком на улицу. Телеги с плачущей бабой уже не было; старичок, продающий лубочные картинки, также исчез, Яков Васильев уехал. Последний побоялся, видно, чтоб полтинник не проткнул ему кармана в шароварах, снова поспешил разменять его. Петя вспомнил добрую барыню, которой он даже не послал поклона, и опять заплакал. Никанор Иванович обласкал его и помог ему усесться хорошенько на телегу. После этого он сам сел подле мальчика и слегка постегал сытую серую свою кобылку, которая скоро вывезла их вон из села.