Переселенцы

– Пока, моя милая, не за что еще благодарить… Входя в ваши дела, я исполняю свои обязанности, – перебил Сергей Васильевич с легким колебанием в голосе, которое показывало, что он говорил от всего сердца, – я принимаю в вас участие потому, что это мой долг, долг христианина и помещика. Для того и помещик, чтобы вникать в ваши нужды, пещись о вашем благосостоянии, поддерживать вас добрым советом… Поэтому-то собственно я и призвал вас к себе, я узнало вашем тяжком положении, и мне хотелось помочь вам… Я вижу, вы действительно добрые, хорошие люди и заслуживаете этого…

При этом Александра Константиновна, слушавшая мужа с восхищенным вниманием, оживилась необыкновенно; слова мужа внушили ей, казалось, мысль, которая приводила ее в восторг; она подошла к француженке, шепнула ей что-то на ухо, потом пошептала Мери, и когда эти последние побежали в залу, подпрыгивая и хлопая в ладоши, она с видом внутреннего самодовольствия снова возвратилась на прежнее место.

– Вот в чем дело, – продолжал Сергей Васильевич, – я узнал, к сожалению, узнал слишком поздно, но, слава богу, поправить еще можно, узнал, какое вам было худое житье, как вы бедствовали, как преследовали вас некоторые из ваших соседей…

– Совсем, сударь, заели… как есть заели!.. – неожиданно произнес Лапша, медленно приподымая правую бровь, тогда как левая оставалась на прежнем своем месте и совсем почти закрывала глаз, но все равно это показывало, что он начинал уже ободряться.

Сергей Васильевич взглянул на него, улыбнулся и продолжал:

– Знаю, знаю… Но мне известно также, Тимофей, – подхватил он наставительно, – что ты вошел в долги. Я начну с того, разумеется, что заплачу их; но прежде скажу тебе, скажу, все равно как бы сказал это отец своим детям, что надо вперед быть осторожнее: долги никогда не доводят до добра… Сколько у тебя всего-на-все долгов?..

– Всего-то… сударь… да рублев двадцать! – проговорил Лапша с сокрушенным видом, хотя правая его бровь ни на волос не опустилась; заметно даже было, что левая начала приходить в движение.

– Двадцать! – воскликнули в один голос Сергей Васильевич и жена его, – как, – подхватил Сергей Васильевич, – и за двадцать рублей тебе не давали покоя? за двадцать рублей вас преследовали?.. Признаюсь, Герасим, я никак не думал, чтобы марьинские мужики мои были так жадны…

– Всякие есть, сударь; есть и хорошие, есть и худые, – промолвил Герасим, который впал с некоторых пор в задумчивость, не отличавшуюся, впрочем, спокойным свойством, потому что всякий, кто заглянул бы за его спину, увидел бы, что большие пальцы его вращались с непостижимою быстротою.

– Итак, я заплачу ваши долги и вообще поправлю вас совершенно; но только это с одним условием, с одним условием – слышите ли? – проговорил Белицын, поочередно взглядывая на Катерину и ее мужа, – у меня в Саратовской губернии есть луг… Отсюда всего верст четыреста, много пятьсот; я хочу вас туда переселить… Ну что вы на это скажете – а?

– Уж оченно бы это хорошо!.. Чем здесь так-то… Век стали бы за тебя бога молить! – произнес Лапша, приподымая левую бровь, так что она стала теперь в уровень с правой.

Катерина ничего не сказала; по лицу ее, наклоненному к земле, видно было, что предложение Сергея Васильевича не нашло в ней большого сочувствия: ей хотелось прежде всего, чтобы отыскали Петю; покинуть Марьинское в настоящую минуту – значило отдалиться еще больше от мальчика. Будь у ней теперь Петя, она обрадовалась бы столько же, может быть, сколько и Лапша. Заметив грустное выражение ее лица, Александра Константиновна обратила на него внимание мужа.

– Я вам повторяю: этот луг всего каких-нибудь четыреста, пятьсот верст от Марьинского, – подхватил убедительным тоном Сергей Васильевич, – и, наконец, чего вам здесь? Вы видите, вас здесь не любят. Положим, вы не отвечаете за поступки вашего брата, вы нисколько не виноваты, но все-таки, к вам питают неприязнь, а ведь это тяжело: главное, я тут никак уж не могу пособить вам. То ли дело, если переселитесь… я не говорю: навсегда, но на время… там посмотрим… Вы заведетесь своим домком, хозяйством, будете жить мирно, тихо; никто не знает там ни вас, ни вашего брата; следовательно, никто и попрекать не станет… К тому же вам обоим будет там несравненно легче; ваше дело будет состоять в том только, чтобы чужие люди не травили луг, чтоб всегда в исправности содержался колодезь, чтобы гуртовщики исправно платили деньги… Это несравненно легче, чем пахать, особенно для тебя, Тимофей: ты такой больной, слабый…

Лапша закашлялся и крякнул с таким видом, как будто силился приподнять с пола огромную тяжесть.

– Одним словом, вам лучше будет там во всех отношениях; край там привольный; всего много – не то, что здесь! – продолжал Сергей Васильевич, невольно увлекаясь при мысли о саратовском луге, который решительно сделался его коньком, – вот как я вам скажу: там даже арбузы сеются, как у нас картофель; просто в поле растут.