Перешагни бездну

Но старенький хитренький Начальник Дверей далеко не для всех был добрым джинном. Многим посетителям эмирской Кала-и-фатту, очевидно, надлежало думать, что эмир Сеид Алимхан, живя на чужбине, обеднел вконец, принижен и преследуем злым роком. И таким не удавалось переступить порога даже второй мих-манханы. Им приходилось поджидать встречи с их высочеством, сидя на рваной кошме у холодного очага с остывшей золой. Тем, кто попадал во вторую или в третью михманхану, представлялась возможность понять, что бывший эмир Бухары отошел от государ­ственных и международных дел и ныне ведет скромный образ жизни обывателя, имеющего скудный достаток. И только тех, кому хотели пустить пыль в глаза, Начальник Дверей отводил в богато убранные дворцовые залы, которым мог бы позавидовать и сам Гарун аль Рашид.

Начальник Дверей сам встретил индуса в малиновой чалме у боковой калитки, выходившей на полную пыли и вони боковую улочку. Хаджи Абду Хафиз не только надзирал за входами-выхо­дами обширной каалы — замка — эмира Сеида Мир Алимхана, но и выполнял обязанности вызывать гостей на разговор. С болтли­вым нельзя не болтать. Но болтовня — одежда хитрости, и индус в малиновой чалме не имел желания поддерживать беседу с хит­роумным старичком. Возможно, коммерсант умел держать язык за зубами, возможно, еще не прошло раздражение после вчераш­них неприличных происшествий на хаузе и базаре. Индус шел молча, и его тонкие, сжатые в ниточку губы и холодный взгляд выражали скуку. Но Хаджи Абду Хафиза не тревожили ни над­менный прикус губ, ни мертвящие глаза. Старичок монотонно му­солил:

— Высокий наш господин, его светлость, аллах велик, смиренно принимает удары судьбы. Аллах акбар! Бог милостив. Мечта на­шего правоверного эмира умереть в Аравии, на родине пророка божия нашего Мухаммеда. И вы, господин, не проникайтесь неудо­вольствием, если вас примут ненадолго и без дастархана. Ибо эмир наш в заботах и хлопотах. Так угодно аллаху...

Старичок, мурлыкая эдаким котиком, явно рассчитывал, что гость в малиновой чалме не сдержит любопытства, задаст вопрос. Однако и сейчас вопроса не последовало, и Начальник Дверей перешел на шепот:

— Возвышенный в своих помыслах, их высочество отправля­ются в хадж.

— В хадж? Эмир уезжает в Мекку?

Индус слегка оторопел и замедлил шаг, стараясь не насту­пать на ноги спящих. Начальник Дверей торжествовал. Этого он и добивался. Гость заговорил. Хитрым огнем загорелись черные глаза старичка в щелочках меж морщинистых век, а тонкие отвис­лые усики защпорщились в уголках рта. Теперь ясно, что интере­сует индуса в малиновой чалме. Так вот кто этот гость. И никакой вы не торговец и не ин-дус совсем. И сколько ни напяливай на себя он красную чалму, синюю чалму, зеленую чалму, сколько ни при­сваивай восточных имен и званий вроде Пир Карам-шаха, или вождя вождей, ясно, что он лишь ряженый ференг-инглиз. И ста­ричок подлил масла в огонь.                                                          

—  Да, да, превознесенный славой эмир уже созывал в легкий для дел день — четверг — всех   «асли» — благородных   мудрецов-знатоков и повелел составить   описи и реестры своего   скромного имущества для раздела среди членов семейства, как если бы он уже изволил заканчивать   жизненный путь. У всех вещей имеется пре­дел, а их высочество, несомненно, заслужил место в раю.

Они уже вошли в курынышхану — большой зал, отстроенный в точности по образцу курынышханы в Бухарском Арке, где из­давна эмиров, возводя на престол, сажали на кошму из шерсти белых верблюдиц. Правда, вступая на престол Бухары, Сеид Мир Алимхан в арке на белую кошму не подымался и в курыныше тор­жества не устраивал. Выразил, так сказать, протест царскому пра­вительству, показав кулак в кармане. «Вот-де эмиры мангыты и еще мой дед Ахат Хан правили в Бухаре самостоятельно, а я во­лею судьбы лишь вассал Петербурга?» Потому Сеид Алимхан отложил коронацию в курыныше до лучших времен. Когда же пришлось бежать из Бухары, эмир приказал построить здесь, в Кала-и-Фатту, такой же курыныш на случай возвращения пре­стола отцов. Да, эмир ждал и надеялся.

—  Попасть в рай? — забавлялся  индус. — Кто же усомнится, что господину   Сеиду   Мир Алимхану   уготовлено   там почетное место.

Начальник Дверей покосился на малиновую чалму. Разговор индуса явно глумливый. Но дело есть дело, и он загундосил уже совсем молитвенно, нараспев:

—  И приготовили нашему царственному паломнику все для пу­тешествия к святыням: и хламиду до пят, и коврик молитвенный, и медный кумган с веревкой вытаскивать воду из колодцев, и мяг­кие сапоги с калошами, и гребешок, и посох с наконечником, н зубочистку, и иголку с нитками, и коробочку с сурьмой для лече-ния глаз. Ох, болят глаза у господина. И сейчас болят.

—  И потому, — заметил индус, — господин Сеид Мир Алимхан пригласил знахаря из Тибета. Никто его не знает.  Проходимец. Бродяга.

Но Начальник Дверей вроде не расслышал слов индуса и все так же городил: