Перешагни бездну

—  А коран наш великий паломник не возьмет с собой. А вдруг священное писание попадет в руки неверных и они над ним на­другаются. Не положили мы в дервишескую суму и верблюжьего колокбльчика, ибо звон его отпугивает ангелов.

— Сколько же наш великий паломник берет с собой верблю­дов и что на них повезет?

Неприлично восточному человеку давать выход досаде. Но ин­дус вчера пережил столько неприятных минут. Хаджи Абду Хафиз возрадовался. Когда человек не владеет чувствами, сундук его мыслей открывается. Старичок болтал и болтал. Он позволил ин­дусу полюбоваться величием тронного зала, подразнил, так ска­зать, воображение, дал понять, что он недостоин столь высокого приема, и повел его в саломхану, где и усадил на шелковую под­стилку. Комната казалась ослепительно белой и чистой, вся в ганчевой искусной резьбе. Индус не выдержал, вскочил и подошел к стене рассмотреть всю тонкость работы мастера.

Старичок стоял за портьерой, подсматривал. Он покачал го­ловой, поцокал губами. Все лицо его, испещренное рытвинами морщин, его горящие лукавством глаза, его реденькая, пегая с желтизной козлиная бородка, его покривившиеся губы — все го­ворило: да, ты, друг, раскрылся до конца. И какой же ты индус? Разве индус, да и любой человек Востока, мусульманин, станет столь открыто проявлять любопытство? Ведь любопытствуют ференги, одни ференги, а больше всех инглизы, жадно, завистливо. Довольный своей проницательностью, старый Хаджи Абду Ха­физ Начальник Дверей, повидавший на своем веку очень много, выступил вперед и заговорил:

— Пожалуйте же, господин купец, их высочество ждут. Он отдернул сюзане, загораживающее вход в большой ярко освещенный покой. Здесь за расстеленным дастарханом восседал эмир в обществе Сахиба Джеляла и доктора Бадмы. На какое-то мгновение Шоу растерялся. Уж меньше всего он ждал встретить их здесь. Вчера они помогли ему, дважды защитили от толпы. И это оставило оскомину досады. Ему поздороваться бы с «ассиро-вавилонянином» и его доктором из Тибета, поблагодарить, а он даже не кивнул им. Щека Шоу подергивалась.

Любезно Сеид Алимхан пригласил индуса к дастархану, ра­душно приветствовал. Оставалось удивляться, что он не сделал этого вчера у хауза Милости и не предотвратил издевательства толпы.

Эмир чувствовал неловкость. Жеманясь, он изворачивался: — Толпа страшна...  Мусульмане очень-очень...  исламские  за­коны... очень-очень... индусов идолопоклонников... наши не любят... нервничать...

Держался эмир любезно и даже подобострастно. Индус вспом­нил, что переговоры по важным вопросам Сеид Алимхаи ведет всегда сам, не доверяя их приближенным. Это настораживало. И это не вязалось с сложившимся    образом    кликушествующего, изнеженного, впавшего в мистику, отошедшего от политики азиат­ского, лишенного короны деспота, не занятого ничем, кроме молитв, гаремных забав и волооких мальчиков! Таким представ­лялся эмир бухарский всем и всюду. Сейчас индус мог сам лич­но убедиться, что хозяин Кала-и-Фатту не чуждается дел житейс­ких.

—  Нам говорили... вы, господин, индийский коммерсант... в Ка­буле по торговым делам.

Эмир наивно надеялся выпытать планы индуса.

—  Мое имя Шоу — точнее «Шоу и Компания». Бурильные стан­ки на нефть. Марка «Шоу». И, вы правы, дела у меня в Кабуле торговые.

Он выговорил слово «торговые» очень выразительно и посмот­рел на Сахиба Джеляла и доктора Бадму. Эмиру следовало по­пять, что при посторонних Шоу говорить не желает.

—  Гости от бога... Пища от бога,— будто оправдывался эмир,— положение изгнанника... ничего не остается... увы, беседы с гостя­ми... угощение бедняцкой пищей, наделяет Арразак...

—  Арразак — Снабжающий — одно из девяноста девяти имен аллаха,— подхватил Шоу.

Иссиня-черные, насурмленные, тонко подведенные по-женски брови эмира вздернулись на мучнистой коже лба. Господин Шоу добился своего: теперь Сеид Алимхан знает, что имеет дело со знатоком ислама, с личностью, достойной уважения.

Но индуса больше интересовал доктор Бадма. Испытующий взгляд Шоу не отрывался от сухого лица тибетца, но во взгляде его прочитать ничего не удавалось: ни удивления, ни любопытства. Да и чему мог удивиться житель поднебесных пустынь, буддист, безразличный к малоизвестному в Восточной Азии аллаху с его девяноста девятью именами?

Господина Шоу очень заботил доктор.

—  Индус — безбожник,— заявил эмир, — господин Шоу и ком­пания... осведомленность...   Тонкости   исламского   учения... восхи­щен... богословские вопросы отвлекают, однако, от еды... присту­пим...— Он сглотнул слюну, и все поняли, что эмир ко всему тому любитель покушать.