Перешагни бездну

И теперь Монику по внешнему облику никто бы не отличил от любой принцессы и притом настоящей, а не такой, как те «приниессы»-авантюристки, которые нет-нет и «осчастливливали» своим наездом Индию и многие страны Востока. Совсем недавно в горо­дах Северо-Западных провинций Индостана «блистала» некая принцесса Савойского королевского дома, обвораживая всех свои­ми мрамороподобными плечами и греческим профилем. Но разве своим вульгарным поведением, развязанностью, пошлостью выра­жений, срывавшихся у нее с уст, она могла идти в сравнение с изыс­канными манерами ее высочества принцессы Алимхан? Не извиня­ло итальянку и то, что она явилась в Пешавер с рекомендательны­ми письмами друга мистера Эбенезера — самого лидера британ­ских фашистов сэра Освальда Мосли — по важнейшему, сугубо конфиденциальному делу — изучить настроение колониальных чи­новников и местной туземной знати и прощупать, как отнеслись быв Индии к тому, а вдруг в Англии произойдет нечто похожее на захват власти вожаком чернорубашечников Муссолини... «Дела делами, — раздумывал мистер Эбенезер, — но Освальду не мешало быподыскать более порядочную особу. Взять хотя бы нашу Монику. Дикарка, а ведет себя, будто провела уже десяток сезонов в Лон­доне».

Жизнь в пансионе привила Монике не только умение со вкусом одеваться, причесываться, ухаживать за своим лицом, но и приви­ла удивительно тонкий — мистер Эбенезер сказал бы — аристокра­тический—«шарм» великосветского салона. Нет спору, природа одарила «азиатку» отличными данными, но ведь даже алмаз нужда­ется в шлифовке. Все поражало в Монике: живость ума, грация английской леди, манера разговора, умение владеть чувствами.

Но, тсс... Мистеру Эбенезеру вдруг показалось, что он говорит вслух, и он спохватился. Моника для широкой публики пока ника­кая не принцесса. Она .. племянница королевского колониального чиновника Эбенезера Гнппа, эсквайра, при-ехавшая из Англии по­гостить в пешаверском бунгало своего любимого дядюшки.

Все шло по заранее составленному и утвержденному расписа­нию. Беда лишь в том, что Эбенезер Гипп, личность неглубокая, упрощенная, был слабо осведомлен во всех областях, кроме вопро­сов, непосредственно входивших в его прямые служебные обязан­ности. Он не обладал воображением и фантазией и не отличался способностью предусмотреть неожиданности, кроющиеся в челове­ческой природе.

Ландо, запряженное парой гладких, с лоснящимися мясистыми крупами выездных рысаков, резко подпрыгивало и тряслось по пыльной пешаверской мостовой. И мысли мистера Эбенезера Гиппа тоже прыгали и колко отдавались надоедливой болью в висках.

Постоянно ему, мистеру Эбепезеру, чиновнику Англо-Ипдийского департамента, навязывают самые нелепые, неправдоподобные дела. Так и в данном случае: шутка ли — выдрессировать, обучить уз­бекскую крестьянку светским манерам, английскому языку, циви­лизованным привычкам вроде пользования ванной, душем и про­чее. Превосходная в этом отношении воспитательница мисс Гвендолен-экономка сумела к тому же поразительно быстро преподать Монике начатки некоторых наук и музыкальной грамоты, приохо­тить к чтению книг, обучить умению вести непринужденную свет­скую беседу — к счастью, по-французски мадемуазель дикарка го­ворит с парижским акцентом — и, наконец, искусству верховой езды.

Но в шестнадцать лет девчонка остается девчонкой... И не раз уже мистер Эбенезер убеждался в том, что от Моники можно ожи­дать самых необузданных вспы-шек. И внешность вылощенной мисс ни в какой мере не мешала мистеру Эбенезеру подозревать в Мо­нике коварство и хитрость. Он еще не соглашался с мисс Гвендолен, которой претили грубые определения — «азиатка», «дикарка», «змея» — и которая мирилась лишь со «змейкой»—очаровательной, коварной змейкой, потому что она и сама догадывалась, что голу­боглазая Моника совсем не кукла и не сказочная пери.