Перешагни бездну

Он везет свою воспитанницу в Индийский департамент демонст­рировать предварительные результаты своей «дрессировки» и получить дальнейшие инструкции.

ЭКЗАМЕН

                                                        Ничто,   превратись   во  что-то,  существует.

                                                                             Уильям Шекспир

Всю дорогу мистер Эбенезер Гипп молчал и следил. Он не спус­кал глаз с Моники. Он следил за каждым её движением, за ма­лейшей переменой в её розово-кукольном личике.

В общем он остался доволен. Не совсем, конечно. Бабочка еще не выпорхнула. Пока она еще куколка, а куколок не коллекциони­руют. Составляют коллекции бабочек — это целый культ Красоты.  И мистер Эбенезер, к сожалению, еще не мог наслаждаться вели­колепием крылышек своей бабочки. Она уже проклюнулась из ко­кона, но вылет не состоялся...

И все же, когда они вошли в приемную, сидевшие за столами канцелярские чиновники, замерев с перьями в руках, по-идиотскн уставились в восхищении на Монику. А мистер Эбенезер желчно думал: «Заставили поторопиться и продемонстрировать несовер­шенное творение. Глупцам половину работы не показывают. Мони­ка еще в коконе».

И он в растерянности прошептал Монике на ухо:

—  Не распахивайте крылышек. Не порхайте... ради бога.

Возможно, она не поняла, потому что вся цепочка мысленных рассуждений мистера Эбенезера оставалась для неё тайной. Уже громче он цедил сквозь зубы:

—  Сэр Безиль Томпсон — достойнейшая личность, баронет. Сэр Безиль прибыл из Лондона. Надеюсь, мисс, вы сумеете вести себя... э... достойно, соответствующе.

Прежде всего Моника удивилась. Сэр баронет представлялся ей огромным, толстым вельможей в пышном восточном одеянии, уве­шанным орденами, регалиями, позолоченным оружием. А на самом деле в мрачно-торжественном кабинете её представили пожилому, невзрачному, скромно одетому, впрочем, весьма рес-пектабельно выглядевшему джентльмену, суховатому на вид, с желтоватой кожей, с белесыми бровями, с каменным подбородком и запрятан­ными глубоко холодны-ми бесцветными глазами. От глаз этих де­вушка никуда не могла спрятаться. Они её раздражали, и она дер­жалась не так, как хотелось бы ей самой и ее наставнику.

Все шло хорошо, пока... пока она не издала неожиданно резкий возглас «йие!», совершенно не входивший в лексикон светской бе­седы — урок четырнадцатый: «Обмен любезностями молодой деви­цы с солидным, пожилым джентльменом».

Очень хорошо, что на возглас Моники никто будто и не обратил внимания.

Ни единая черточка на лице сэра Безиля Томпсона не шевель­нулась. Вообще он почти не задавал вопросов. Вначале предложил Монике сесть и пытливо проверил, как она садилась, как вставала, как прошлась по комнате, как снова села, как сидела. Затем спро­сил её о здоровье и внимательно выслушал ответ. Спросил о здо­ровье родителей. Щека его чуть дернулась, когда он почувствовал иронию в её ответе. Моника, несмотря на сравнительно небольшой запас английских слов, сумела объяснить, что отца своего мало помнит.

—  Прошло десять лет, с тех пор как я видела эмира, про кото­рого говорят мне, что он мой отец...   А я люблю   и уважаю моего отца из селения Чуян-тепа. Он чернорукий угольщик.

Мистер Эбенезер крякнул и побагровел. Краткий, нечленораз­дельный возглас его прозвучал проклятием. Теперь он понял, по­чему девчонка так настойчиво выс-прашивала у него английское слово «черкоол дивер»— углежог.

Сэр Томпсон бросил предостерегающий взгляд на Эбенезера. Девушка, доверчиво улыбнувшись, продолжала:

—  Я потерялась. Моя мама уехала, и я воспитывалась в семье углежога по име-ни Аюб Тилла.

Тогда-то мистер Эбенезер понял: с наивностью, простотой по­кончено. Из кокона выпорхнула не пустенькая красивая бабочка, а.., оса, умеющая жалить.

У мистера Эбенезера на щеках выступили бурые пятна. Сэр Томпсон невозмутимо продолжал беседу, стараясь овладеть поло­жением. Он пристально и оценивающе разглядывал Монику и мед­ленно говорил:

—  Вы   золушка — сандрилльона.   Несчастные   обстоятельства ввергли вас в дымную хижину... э... углежога. Нищета, лишения... Все позади. Вы теперь знатны, богаты.

—  Войдешь в дом угольщика — выйдешь чумазым... Что вы со мной сделаете? — спросила Моника, и её глаза потемнели.

—  От вас не потребуют ничего унизительного. Но от вас требу­ется послушание и... хорошее поведение. Всё!

Мистер Эбенезер все ужасался: какой провал! Какие печальные плоды эксперимента! Разве теперь ему доверят воспитание прин­цесс! Перед ним возник призрак отставки. И он с ненавистью смот­рел на девушку. И даже то, что точеные черты лица, одухотворен­ные хитростью и умом, придавали теперь всему облику Моники прелесть более неотразимую, чем кукольная ее красота, нисколько его не трогало. Обдумал: «Почему я не «убрал» её? С самого нача­ла я знал, кто она... Азиатская дикарка... Обезьяна!»

Он задыхался, крахмальный воротничок его намок от пота. До ушей его доносились, точно издалека, слова: