Перешагни бездну

— Есть рационалисты, боящиеся воображения, избегающие эмоций, не желающие ими пользоваться. Неверно! — брюзжал сэр Томпсон.— Открывают двери политики люди с воображением и эмоциями. В меру и к месту. Но мы отклонились. Итак, мисс Мони­ка, вы теперь леди... Вы знаете, что такое леди? Английская леди? И, пожалуйста, помните, что вы леди. А сейчас с вами хотят поз­накомиться.

И сэр Безиль пригласил Монику пройти в соседнюю комнату. Он даже предложил девушке взять его под локоть,— «Неслыханная честь»,— подумал мистер Эбенезер,— и так прошел с ней в богато обставленную в архаическом стиле гостиную. Мистер Эбенезер тря­сущимися пальцами поправил галстук и поплелся за ними. Унылое выражение прилипло к его физиономии. В своем приличном черном сюртуке и со своей мрачной улыбкой он походил сейчас на элегант­ного гробовщика.

Он все еще не знал, что произойдет дальше. Ему, истому пере­житку викторианской эпохи, взращенному на ростбифах и портвей­не, пудингах и пиве, мало о чем говорили эмоции. С бухгалтерским расчетом он добросовестно вколачивал в «обезьяну» правила и по­вадки хорошего тона. Он впадал в ужас, сталкиваясь с малейшими намеками на проявление у девочки чувств, и «изничтожал» дикар­ские капризы.

Но едва мистер Эбенезер Гипп вошел в гостиную, его бросило в жар. Так вот зачем приказали привести Монику в Индийский по­литический департамент! Мистер Эбенезер сразу узнал в стоявшем посреди гостиной сухом прямом старике во французской генераль­ской форме военного губернатора Парижа Анри Гуро, прибывшего в Северо-Западные провинции Индии с чрезвычайной миссией. Ни­кто точно не знал, что здесь делал этот потомственный военный, ко­лониальный офицер, в юности человек безумной отваги и воинской лихости. Когда-то он разгромил со всей жестокостью могуществен­ное африканское государство короля Самори. Впоследствии, стоя во главе четвертой французской армии, немало способствовал по­беде союзников в мировой войне. Ныне он разыгрывал из себя ми­ротвор-ца.

С генералом Анри Гуро мистер Эбенезер встречался в 1915 го­ду в одной азиатской стране в период некоей военно-карательной операции деликатного свойства. Еще кое-кто из присутствующих в старинной гостиной тоже привлек пристальное внимание мистера Эбепезера и даже вызвал беспокойство. И не высокопоставленное департаменское начальство, не дамы. Женщины сегодня не интере­совали мистера Эбенезера: ни удивительно тощая, походившая на коричневокожую египетскую мумию дама, очевидно, супруга гене­рала, ни три вылощенные гейнсборовские красавицы англичанки— секретарши или переводчицы департамента. Их, по-видимому, при­гласили для поддержания атмосферы интимности и простоты.

Почему-то тут, в столь избранном обществе, оказались два азиата. Вся британская спесь восстала в мистере Эбенезере, брови насупились. Он подумал, что начальник департамента нетактично ведет себя. «Мы не любезны с туземцами в Индии и не намерены быть любезны»,— чуть не сказал он громко, хотя и оказался рядом с сидевшими непринужденно двумя величественными вельможами, разодетыми в восточные шелка и бархат. Оба приветствовали во­шедших, в их числе мистера Эбенезера весьма любезно, е достоин­ством поднеся традиционным жестом руку к сердцу. Да, одного из них мистер Эбенезер видел в Лондоне на Даунинг-стриг в приемной постоянного заместителя министра и даже запомнил его фами­лию — Мукумбаев. Мистер Юлдаш Мукумбаев имел прямое отноше­ние к бывшему эмиру Бухары Сеиду Алимхану, был его визирем по иностранным делам. По имевшимся сведениям он довольно часто останавливался в Пешавере проездом из Кала-й-Фатту в Жене­ву на очередную сессию Лиги Наций. Сразу же мистер Эбенезер сменил гнев на милость: значит, азиат сидит здесь, в гостиной, не как гость, а как официальное лицо. И мысленно заключил: «В свя­зи с делом принцессы бухарской. Очевидно, он не оставил мысли отвезти её к эмиру. Он не знает еще о новом решении».

Другим азиатом, оказавшимся в гостиной, был Сахиб Джелял. Его богатство и влиятельность, крупные спекулятивные операция на меховом рынке, хлебосольство, плотоядная жажда жизни поль­зовались самой широкой известностью в Северной Индии, да и во всех странах Среднего Востока. К великолепию его одеяния, огром­ной белой чалме, удивительной бороде его в пешаверских салонах высших колониальных чиновников и офицеров относились как к чему-то экзотическому, но примелькавшемуся.

Бросалось в глаза, что Сахиб Джелял с явным интересом раз­глядывает чуянтепинскую узницу, щебетавшую с генералом Анри Гуро и его супругой. Он посматривал на неё своими блестящими цвета сиенита глазами так удивленно, словно узрел один из знаме­нитых бамианских колоссов. Но девушка обладала неоспоримым изяществом, чего нельзя сказать о бамианских древних извая­ниях.

Своим взглядом бородатый азиат предостерегал Монику. Вель­можа явно желал, чтобы встреча с ним здесь, в Англо-Индийском департаменте, не застала девушку врасплох. Он буквально гипно­тизировал её, а силу своих глаз Сахиб Джелял не раз испытывал на простых смертных.