Перешагни бездну

Удивительно! Он никогда сам не давал ни копейки взаймы, но пользовался у эмира и даже у скупой, скаредной Бош-хатын широким кредитом. Однако использовал он его не для себя, а для тех, кто обращался к нему. У него была одна черта, делавшая его исключительной личностью на фоне азиатских нравов, — он никогда никому не делал подарков и сам вежливо отклонял малейшие попытки тех, кто под разнообразными предлогами пытался дать ему взятку то ли в виде породистого аргамака, то ли цельной штуки драгоценной материи, то ли красавицы-рабыни. Он не брал. Насчет его неподкупности ходили легенды. Это заставляло про­ник-нуться к Сахибу Джелялу ещё большим уважением...

Огромные коряги столетней арчи горели в памирском камине, выступавшая на дереве смола вспыхивала голубоватыми огонька­ми и распространяла по убогому помещению поистине царствен­ные ароматы. Близилась ночь. Все по обыкновению собрались у огня в огромном зале-сарае царского дворца повелителя Мастуджа. Было очень сыро, холодно, и все теснились у огня.

Недавно приехавшие с охоты гурки, более молчаливые и мрач­ные, чем обычно, грелись у гигантского дымного пламени очага у самой входной двери. У двоих из гурков были забинтованы голо­вы. Кто-то сказал, что в азарте охотники сорвались со скалы. От промокших одеяний поднимались клубы пара. Кто-то из гурков запел, тягуче, жалобно, и тоскливую мелодию подхватили ос­тальные.

Вождь вождей недовольно поднял голову.

Песня стихла. Начальник гурков встал и обратился издали к Пир Карам-шаху:

—  Позвольте, господин начальник, доложить.

—  Вижу и так — приехали с пустыми руками. Сидите уж. Успеется,— И, уже обращаясь к Сахибу Джелялу, заметил: — Образцовая дисциплинированность! Беспокоятся, что не успели во­время доложить. А речь идет о пустяках, о неудаче на охоте.

Он так и не позволил начальнику гурков рассказать, что случилось. Но какими-то неведомыми путями в зал-сарай проник слушок. Вельможи мастуджцы шептались, что кто-то погиб, и шепот этот достиг ушей Сахиба Джеляла. Вот, оказывается, поче­му так печально пели гурки.

Беспокойство охватило Сахиба Джеляла. Он невольно подумал о докторе Бадме, уехавшем провожать посла Далай Ламы. Вол­нение на этот раз не укрылось от Пир Карам-шаха, и он снова по­пытался заглянуть в глаза «ассиро-вавилонянина».

Вождь вождей с подозрением смотрел на всех, с кем сталкивал­ся на Востоке. Он не пропускал ни одного человека, вставшего на его пути, пока не «пробовал» его на вкус и цвет, на запах. Этого требовала профессия Пир Карам-шаха.

Он никогда не отступал от этой привычки. И теперь он распро­бовал Сахиба Джеляла. По крайней мере ему так казалось.

Он снова встретился взглядом с глазами, черными, бездонными и жесткими, и сразу же забыл, зачем искал этот взгляд. Потом он вспомнил: «У него гипнотический взгляд. Он заставляет собеседника делать что хочет». Так говорили многие, кто знавал Сахиба Джеляла ближе. Его взгляда боялись, хотя на самом деле люди боялись своей слабости.

В слабостях Пир Карам-шах никогда не признавался. И он тут же попытался убедить себя, что сила взгляда Сахиба Джеля­ла — пустая выдумка трусов, слюнтяев. Он твердо решил исполь­зовать сегодняшний вечер, чтобы установить, наконец, кто и что Сахиб Джелял.

Но странно. Беседу повел не вождь вождей, а «ассириец». И говорил он совсем уже не загадочные, тревожные речи:

—  Жирный, неповоротливый язычник, пожиратель простокваши едет по горам. Ночь. Мороз. А вдруг лишения, опасности пресек­ли его жизненный путь? Но кому может понадобиться жизнь Нуп­гун Церена? Испортить отношения с Лхассой? Смерть этого тол­стяка не принесет никакой пользы. И на волосок она не сдвинет дела Тибетской империи или Бадахшана.

Вождь вождей процедил что-то насчет непредвиденных случай­ностей горных дорог. Он очень нервничал.

—  Несчастные тибетцы со своим Далай Ламой, не разобрав­шись в броде, сунулись в бурный поток,— продолжал Сахиб Дже­лял.— У Тибета нет ни средств, ни людей, чтобы думать о Бадахшане. И, естественно, Нупгун Церен не пожелал завязнуть в болоте хитроумной  политики.  Бедный, нищий  народ.  Руки  тибетцев от слабости даже ружья не держат, а их подталкивают: «Воюй!» И с кем? С очень сильной Красной Армией. Господин Нупгун Церен понял это своими заплывшими жиром мозгами. Он вспомнил, к чему приводят такие необдуманные шаги.