Перешагни бездну

—  Англичане не простят мне, если... Англичане вздернут меня, если я не искуплю всех бед... Искупление — эта Белая Змея... — Он забегал по комнате, потрясая  кулачищами. Вдруг он подбе­жал к Сахибу Джелялу. — Или мое царство, или Белая Змея! Но что это?

Он бросился к дверям и прислушался. Он слушал горы и до­лины до боли в ушах.

И он действительно расслышал в закатной мгле глухие удары.

По скалам и ущельям многоголосым эхом раскатилась дробь выстрелов. Гулам Шо схватился за сердце, упал на кошму, забил огромными ногами и захрипел: «Они!.. Убит! Убит!»

Тотчас же он сел и, тараща глаза, спросил:

—  Я — царь. Они не посмеют меня повесить?

Сахиб Джелял с сожалением смотрел на Гулама Шо и декла­мировал:

                   То передними брыкал ногами он.

                   То ревел, щеря зубы, часами он.

                   То со львом он гордо равнял себя.

                   То ужасным драконом считал он себя.

Не обращая больше внимания на мечущегося Гулама Шо, Са­хиб Джелял еще раз прочитал предписание. Ему бросилось в гла­за, что под ним стоит подпись не    Эбенезера Гиппа, а чья-то другая.

— Значит, службе его пришел конец, — удовлетворенно про­бормотал он. — Но она... прелестная мисс Гвендолен! — Совсем не к месту он вздохнул и посмотрел    на Гулама Шо. Тот все еще прислушивался к звукам спустившейся на долины ночи.

—  Что бы это могло быть? Кто-то стрелял.

Сахиб Джелял тоже прислушивался к тому, что делалось сна­ружи. Он первый услышал быстрые, легкие шаги многих спеша­щих людей. Огромными звериными прыжками Гулам Шо бросил­ся в самый темный угол и затаился там.

В тронный зал ворвались толпой косматые, растерзанные белуд­жи. Они оглушили воинственными призывами, звяканьем железа, щёлканьем винтовочных затворов. С воплем «Бей! главарь их Малик Мамат подскочил к Сахибу Джелялу и, метя пол концом распустившейся огромной своей чалмы, поклонился в пояс.

—  Сделано, хозяин! Вот кровь на клинке. Смотри.

—  Что скажешь, воин? — спросил  Сахиб  Джелял. Видимо, ему нелегко было сохранить невозмутимость.

—  Ты не позволил показать тебе их головы. Они остались там. Ножи у белуджей наточены, режут чисто. Стервятник не ждал нас на дороге. Белуджские орлы налетели сверху. Проклятые не успели снять с плеч оружие... Белуджи прыгали, крюками стаски­вали с копей. Сколько у нас теперь коней! Много коней. Белуджи резали, кололи. Кровь там, на мастуджской тропе. Всех кончили. Один дьявол хитер. Поднял коня на дыбы. Крутился бесом. Стре­лял. Метко стреляет, пёс. Был бой. Мы заползли в камни. Мы то­же стреляли. Погас светильник жизни нашего Карима. Мы стре­ляли. Мы закопали мертвых вместе с головами. Они не упадут с моста Сыръат... Пусть идут в рай... Мы вымыли камни на тропе. Нельзя, чтобы шакалы лизали кровь мусульман...

Он все выкрикивал слова и потрясал саблей и винтовкой. Са­хиб Джелял стоял все такой же прямой, спокойный. Обычный противный, одуряющий холод вползал снаружи. Ноги белуджей хлюпали в слякоти мокрой грязи, натащенной со двора через по­рог. Грязь была в неприятных темных красных пятнах. Гигант­ской глыбой Гулам Шо серел в углу.

—  Эй, царь, что ж? Смотри, у тебя стены увешаны  ружьями да мечами. Бери же в руки оружие, ты, потомок Александра! За­щищайся!

Головы белуджей повернулись как одна. Снова воинственный вопль наполнил зал. Гулам Шо медленно вышел из угла, согбен­ный, жалкий, к очагу.

Сахиб Джелял молитвенно провел руками по бороде.

—  Слава тебе, белудж Малик Мамат!  Храбрость и  мужество твоих смельчаков заслуживают награды. Я не спрашиваю, сколь­ко пуль съели проклятые стервятники Ширмата. Я не спрашиваю, сколько белуджей сложили головы  в схватке. Цену крови племя белуджей получит сполна вот с него... с царя...

—  Не будем    скорбеть    о тех, жизнь    которых прервалась,— с мрачным спо-койствием проговорил Малик Мамат.— Да оплачут их матери и жены!

—  Чем дольше живет человек, тем больше у него врагов, чем скорее умрет человек, тем больше у него друзей. А где тот радж­пут с длинными усами, наш друг?

Малик Мамат растерянно сдвинул чалму на лоб и откровенно почесал заросший космами затылок.

—  Не доглядел  я...  В темноте мои воины  не разобрали... Мы его тоже похоронили, приставив голову к гулову. А деньги... они вот...

Нехотя он протянул кошелек Сахибу Джелялу.

—  Оставь себе... Не пришлось Бхату купить себе дом и волов. Пусть купит храбрейший из белуджей. Добавь золотые к цене крови, которую ты возьмешь с этого храброго царя.

И он резко повернулся к Гуламу Шо. Тот весь задергался и подобострастно залебезил:

—   Господин Сахиб Джелял! Славные белуджские воины — гости моего дома! Минуточку — я прикажу готовить и жареное и вареное. Будет великий пир! А потом, с вашего соизволения, о ве­ликие воины, там на горе Рыба, в подворье, сколько угодно и вещей, и одежд, и серебра, и кипарисостанных девушек... Мы краду­чись пойдем туда... ночью...

Он замялся, и все лицо его перекосилось.

—  Что  ночью? — насторожился    Сахиб  Джелял. Взгляд  его задержался на пакете, который держал в руке Гулам Шо. Да, иля он, Сахиб Джелял, не узнал как следует всех извивов души его величества царя или царь до сих пор не понял ничего.