Перешагни бездну

— Ты взрослая. И нечего их стесняться, дочь моя. А вы, мистер и мисс, имейте в виду, всё, решительно всё, что касается принцессы Моники Алимхан, касается меня. Я мать. Идем, Моника. Ах, так. Вы не пускаете. О ля-ля! Насилие! Я живу в отеле «Гранд», Моника. Спросите супругу его высочества эмира бухарского! Ха! У меня солидный кредит.

И облако шифона, легких шалей выпорхнуло в дверь. Мистер Эбенезер неуклюже расставил ноги и наклонился всем туловищем вперед, как бы собираясь ударом кулака послать кого-то в нокаут. В юности мистер Эбенезер Гипп занимался боксом. Появление мадемуазель Люси просто озадачило его.

Он боялся всякого шума. Только сегодня утром гостиная люкса гремела и содрогалась от грубых голосов военных. Сегодня сюда явились господа представители парижского «Комитета спасения России», чтобы категорически изложить свою точку зрения на бухарский вопрос. «Шумиха, поднятая в Женеве по поводу приезда принцессы бухарской, — неуместна, — заявили они. — Парижский комитет стоит на позициях единой и неделимой России, в рамках границ 1917 года. Никаких самостоятельных акций парижский Комитет не допустит. Бухарский эмир был, есть и останется вассалом Российской империи. Эмир Сеид Алимхан старается уклониться от финансирования движения белой гвардии. Если он вздумает и дальше продолжать игру в независимость, с ним церемониться не будут. Пусть только осмелится полезть с какими-то самостоятельными акциями на границах Туркестана. Что касается какой-то там принцессы Алимхан, она никого не интересует. Ее комитет дезавуирует как самозванку и английскую шпионку. Никто всерьез не принимает ее дутых прав». Пригрозив скандалом, господа офицеры покинули отель, сжимая кулаки, не пожелав даже взглянуть на принцессу бухарскую…

Ни Эбенезера, ни Гвендолен не интересовали переживания Моники. Эбенезер плевал на переживания. Мисс Гвендолен взволновало появление мадемуазель Люси. Всё же встреча дочери и матери после многолетней разлуки трогательное, волнующее зрелище. А Гвендолен, воспитанная на диккенсовских романах, была в меру чувствительна.

Монику предоставили самой себе.

Она выбежала из комнаты, упала на постель и уткнулась лицом в подушку. В смятении чувств она не понимала, что происходит. Она знала, что тетушка Зухра ей не родная мать. Зухра не проявляла ни теплоты, ни нежности. Она испытывала неприязнь к бело-розовому, светловолосому подкидышу.

Относилась Моника к тетушке Зухре как к мачехе, но почитала сумрачного Аюба Тилла отцом. Девушка не верила, что она дочь бухарского эмира. И вот нашла мать и окончательно потеряла отца. Значит, она дочь эмира… Но она уже ни во что не могла верить.

Какое-то мгновение она не поверила этой прекрасной пери мадемуазель Люси. Не поверила, что она ее мать, хоть и сама сразу же поняла, что не верить нельзя. Можно ли найти на земле кого-то, кто больше похож на мою мать.

Она не знала до сих пор, что такое боль в сердце. Нет, она сейчас же пойдет в отель «Гранд», найдет свою мать, поцелует ей ноги, вымолит прощение. Она сделает то, что сделала бы каждая кишлачная девушка: будет любить ту, что ее родил, будет покорна ей во всем. Никогда-никогда она не упрекнет свою мать, родную мать. Кем бы она ни была! Что бы она ни захотела сделать со своей дочкой… Она, Моника, никакая не принцесса, она простая кишлачная девушка и готова служить своей матери…

Моника даже засмеялась… Но боль в сердце не проходила. Девушка слишком хорошо узнала своих воспитателей, их мир и понимала, что они не выпустят ее. И ей безумно захотелось, чтобы вдруг рядом с ней оказались мудрый доктор Бадма и всегда спокойный и рассудительный Сахиб Джелял. Что ж, решение принято. Надо уходить.

В гостиной она попала под тяжелый, свинцовый взгляд мистера Эбенезера. Гвендолен прочитала сразу нотацию: и неудобно молодой мисс без спроса входить в комнату, и неудобно принцессе вести себя невежей. Вот в чем, оказывается, наследственность — каких манер можно ждать от дочери шансонетки, которая лезет в аристократки. Именно так!