Пересменок. Повесть о советскком детстве

Хорошо бы получить квартиру здесь, на Хапиловке! Во-первых, не надо менять школу, во-вторых, родня рядом, а в-третьих, отсюда с верхнего этажа наверняка будет виден наш Рыкунов переулок, домик Шуры Казаковой, и, если обзавестись биноклем, даже театральным, можно следить, ходит ли к ней домой помогать по математике выпендрежник Вовка Соловьев...

В мечтах и размышлениях я добрался до Чешихи и перед Буденновским поселком свернул в Рубцов переулок, оставив позади странный дом, похожий на терем с высокой трубой, идущей вдоль стены от самой земли. Говорят, его строили пленные немцы. Впереди, в конце улицы, виднелась узорная набережная Яузы, полускрытая плакучими ивами.

Бабушкин дом № 4, пятиэтажный, сложенный из серого «силиката», стоит в самом начале переулка. Чуть дальше, за забором, детский сад, обычно шумный, а сейчас, летом, тихий и пустой. За ним теснятся покосившиеся сараи, им тоже осталось стоять недолго. Половину двора накрывает древний тополь с таким огромным дуплом, что дети залезают туда, играя в прятки. Под деревом года три назад устроили курилку для школы шоферов, открытую в подвале — прежнем бомбоубежище. Лавки, сбитые из толстых шестиметровых досок, образуют букву «П», а посредине врыта по самые края большущая железная бочка из-под керосина. В нее бросают окурки. Во время перерыва между занятиями тут собиралось «подымить» полсотни будущих водителей.

Когда я, даже не помышляя об опасности, появился во дворе, там, развалившись на лавках, курили два пацана подозрительного вида. Один, здоровый, постарше меня, был одет в мятые брюки и затрепанный школьный китель с золотыми пуговками на груди. Замурзанную ученическую фуражку без кокарды, с треснувшим глянцевым козырьком он надвинул на глаза, форменный ремень намотал на кулак таким способом, что пряжка закрывала пальцы, точно кастет. Когда я пошел в первый класс, «старую» форму носили только отпетые второгодники — все поголовно хулиганы. Второй незнакомец, примерно мой ровесник, щуплый, болезненный, щеголял в тельняшке и черных клешах. В руках он крутил финку, словно фокусник тросточку.

— Эй, американец! — тонким, противным голосом окликнул меня «морячок». — Суши весла, разговор есть!

— Сюда иди, фофан! — хриплым басом приказал «второгодник».

От страха я ощутил в теле звенящую невесомость. Кругом, как назло, не было ни души. Двор точно вымер. Я сделал вид, будто не услышал окрика, и прибавил шагу, чтобы проскочить в спасительный бабушкин подъезд. Но не тут-то было! Они встали и вроде бы вразвалочку, на самом деле быстро двинулись мне наперерез, причем щуплый оказался точно передо мной, а «второгодник» сзади. На ногах у них были спортивные полукеды — в таких ходят на тренировки.

— Куда канаем? — поинтересовался «морячок», играя ножом.

Я почувствовал холод под ложечкой, постепенно распространявшийся по всему телу, и машинально сказал глупейшую правду:

— К бабушке...

— К бабушке? А что в корзиночке, внучек? — передразнил «второгодник» и больно ткнул меня пряжкой в бок.

— Ого, маска! — воскликнул хилый. — В Яузе нырять собрался? Поможем. В кульке что?

— Сухой корм для рыбок.

— Корм? Фу! А в коробочке?

— Желатин.

— Параша. Деньги есть, фазан?

— Нет, — почти не соврал я.

«Морячок» хлопнул меня по карманам и, услышав предательский звон мелочи, нехорошо ухмыльнулся.

— За вранье отдельно ответишь. Лупари покажь! — приказал «второгодник».

— Это не мои... — пересохшими губами прошептал я.

— Догадливый, уже не твои! — Он рывком снял с меня очки и нацепил на себя. — Ну как мне, Серый?

— Класс! Ну ты, Корень, прямо вечерней лошадью из Чикаго! Твой размерчик! — заржал здоровый. — Да и курточка, сдается мне, тоже не твоя, внучек? Дай-ка померить!

Я, беспомощно щурясь от ядовитого солнечного света, начал прыгающими пальцами расстегивать пуговицы, когда за спиной послышалось знакомое тарахтение: со стороны Буденновского городка в переулок медленно въехал желто-синий милицейский мотоцикл с коляской, а за рулем сидел наш родной участковый Антонов и бдительно озирал окрестности.

— Атас! — тихо предупредил «второгодник».

— Одно слово легавому скажешь, от бабушки не выйдешь! — дохнув на меня табачной гнилью, предупредил Корень и спрятал финку.

Он мгновенно вернул очки на мой вспотевший от ужаса нос. В следующее мгновение шпану как ветром сдуло. Они молниеносно, в один прыжок, перемахнули забор и затерялись между сараями, обросшими высокой крапивой. Я остался стоять столбом, чувствуя во всем теле — от ступней до макушки — позорную дрожь. Меня так трясло, что очки соскользнули с мокрой переносицы — я едва успел их поймать.

Мотоцикл, ныряя в выбоины с дождевой водой, свернул во двор и затормозил рядом. Антонов посмотрел на меня с сомнением, потом все-таки узнал и сурово улыбнулся железными зубами:

— Знакомые лица! Ты же Полуяков с маргаринового общежития, вроде бы так?

— Д-да...

— Юра?

— Ага...

— Сын Лидии Ильиничны?

— Да-а-а...

— А чего весь дрожишь?

— Не дрожу...

— Ладно, допустим. А здесь что делаешь? Место не для прогулок.

— К бабушке иду.