Пересменок. Повесть о советскком детстве

— Вижу, все вижу! Как родне на пальтецо одолжить, так у них нет ни копеечки, а как полмагазина скупить, так сразу нашлись деньжата!

— Лида в кассе взаимопомощи взяла.

— Вот я и говорю: как для себя, сразу скумекала, где урвать да по ветру пустить. А золовка что? Золовка пусть мерзнет. Околеет — не жалко. Чужая кровь. Ты-то с какого испугу про бабку с теткой вспомнил? Чего надо, сознавайся!

— Ничего не надо. Маман велела желатин вам передать.

— И что же вдруг невестушка наша распрекрасная так расщедрилась? В партии, что ли, приказали? Не похоже на нее.

— А где бабушка?

— Суп варит. Ма-а-ам! — закричала она во весь голос, да так громко, что в ушах зазвенело. — Внук твой явился не запылился!

Обычно тетя Клава, у которой всегда болит голова, говорит тихо и морщится, если кто-то повышает голос. Меня она все время одергивает: «Не ори, не в лесу! Люди за стеной. Уши растопырили...»

Вид кричащей на всю квартиру тетки был настолько непривычен, что я невольно улыбнулся. Уловив мою усмешку, она глянула с подозрением: ей постоянно кажется, будто над ней все вокруг явно или тайно «надсмехаются». Например, если Лия Давыдовна забегала к ним, чтобы занять соли, и, уходя, говорила: «Спасибочки!» — то, едва закрывалась дверь, тетя Клава кривила рот и скрипучим голосом спрашивала бабушку Аню:

— Вы, мама, всё поняли?

— Чего, Клавк?

— Надсмехнулась она над нами.

— С чего бы это?

— «Спасибочки» сказала. Разве не понятно?

— Нет.

— Ну как же! Намекнула, что мы, мол, деревня, а она городская...

— Брось ты!

— Хоть брось, хоть подними!

Лида уверяет, раньше тетя Клава была веселая, простодушная и отзывчивая, а нрав у нее изменился после нападения хулиганов. Дело было вскоре после войны, она шла дворами с вечерней смены, и над ней надругались неизвестные хулиганы, которых так и не поймали.

— Как это — надругались?

— Вырастешь — объясню, — потупила глаза маман.

Я прислушался к себе: не начал ли портиться и мой характер после сегодняшней встречи с чешихинской шпаной? Вроде бы пока еще нет...

— Глухая стала Анна Павловна. Тетеря! А в квартире мы теперь одни, как порядочные! — объяснила тетка. — Севку к родне в Мытищи отправили, чтобы в скорую зря не трезвонил. Замучил всех, хоть и жалко его, полудурка. Катьку позавчера забрали...

— Куда?

— К Герцену. Уж дали бы человеку спокойно помереть. Нет же, то химией травили, теперь облучать будут. Эксперименты ставят. Жорка запил. Не ночевал. Пригрела уже какая-нибудь сердобольная гадина. Эдька с Риткой в отпуск на байдарках уплыли. В Карелию. Такой теперь отдых у них — веслами махать. Раньше этим кормились. А Давыдовна, как всегда, в санаторий отъехала-с. Евреи любят у государства лечиться. Цветы просила поливать. Кулек карамелек в подарок оставила, прямо-таки царица морская!

— Я тоже завтра уезжаю с Батуриными.

— Куда?

— На море. В Новый Афон.

— Понятно... Ма-а-ам! — еще громче заорала она. — Юрка твой пришел!

Наконец на крик прибежала с кухни бабушка Аня — маленькая, сгорбленная, суетливая, в затрапезном байковом халатике. В руке у нее была шумовка с остатками серой пены от кипящего супа.

— Ой, внучок, радость какая! — И она расцеловала меня в обе щеки, обдав старостью. — Уж так скучала, так скучала за тобой!

— Не зацелуй его теперь до смерти, без внука останешься! — ревниво процедила тетя Клава.

— Ой, а похудел-то! Чай, в лагере плохо кормили? И какой же видный стал! Курточка у тебя складная!

— Мать у него богатая. Глянь, сандалии как у профурсетки! А рубаха — чистый стиляга! — Она ловко вынула из нагрудного кармана ценники, пробежала цепкими глазками, непримиримо хмыкнула и махнула рукой.

— Говорю, в кассе взаимопомощи взяли, — повторил я, отнял у нее картонку и сунул назад, в нагрудный карман.

— Ой, а у меня-то и сладенького, кажись, ничего нет! — всплеснула руками бабушка. — Вот беда-то! Клавк, тортик остался?

— Вспомнила старуха, как девкой была.

— Вот горе-то! А конфетки Лийкины?

— Мам, память отшибло? Вчера с чаем догрызли. Не конфеты — барахло!

— Ах, несчастье! А я... я тебе, Юрочка, ситник поджарю, на молоке, как ты любишь! — Она улыбнулась, лучась всеми своими морщинками.

— Мне некогда. В парикмахерскую надо. Очередь моя подходит. Вот, маман желатин тебе велела передать.

— Ить, Лидка, не забыла обещанного!

— Думает, желатином откупиться. Шиш! — непримиримо усмехнулась тетка.

— А я холодец сварю и вас угощу! — возразила бабушка.

— Давай, давай! Наша невестка все трескает. Мед и тот жрет!

— Ой, Клавк, уймись! Пять минуток обожди, Юрочка! — И она умчалась на кухню, потрясая шумовкой.

Лида считает, у свекрови характер очень тяжелый, придирчивый, но зато она человек «желанный», то есть стремится, иногда даже навязчиво, сделать людям, особенно близким, что-то хорошее и приятное. Однажды она шла по платформе, а там на лавке два шаромыжника в очко дулись. Бабушка заметила на земле упавшую карту, остановилась и сердечно сообщила: «Ребятки, вы карточку потеряли!» Так ее чуть не зарезали. Оказалось, один из игроков мухлевал и взбесился, когда Анна Павловна его невольно разоблачила.