Пересменок. Повесть о советскком детстве

В колонию никому не хотелось, пришлось довольствоваться проволочными клинками, насадив их на деревянные рукояти, полученные из распиленного на чурки черенка от сломанной лопаты, валявшегося в сарайчике дяди Амира. Эфесы мы вырезали из мягких жестяных коробок, испещренных смешными иероглифами, в такой таре на завод привозят китайский яичный порошок. Правда, Шармана за испорченные большие ножницы мать-портниха потом наказала: кроить ими материал после жести стало невозможно! Но д’Артаньян и не такие лишения перенес на пути к заветной цели — голубому плащу и благосклонности Констанции. Чтобы эфесы не сползали вниз, мы подмотали их тонкой медной проволокой, ее завались на заднем дворе «Физприбора». В мушкетерские плащи легко превратились холщовые мешки из-под соли, которые мы с Мишкой вынесли с завода под видом грязного белья, когда ходили в душ. Их пришлось хорошенько вытрясти и выбить, как ковры, развесив на турнике, а шармановская мамаша, раскаявшись, что подняла руку на ребенка, распорола мешки по двум швам, вырезала отверстия для головы, а потом замочила в густо разведенной синьке. Оставалось гуашью, красной (для мушкетера) и черной (для гвардейца), нарисовать спереди и сзади кресты.

Сложней всего оказалось добыть шляпы — а без них, как понимаете, никто в тебе не только Атоса или Портоса, даже какого-нибудь занюханного Планше не признает. Мы от отчаяния уже собрались слепить «наполеонки» из бумаги, но не из газет, как иногда делают перегревшиеся на солнышке граждане, а из крашеного ватмана. И тут Ренат обнаружил в том же сарайчике целый склад всевозможных шапок, кепок и шляп, конечно старых, потрепанных, а то и рваных, ведь их сдали с глаз долой запасливому дяде Амиру в виде утильсырья. Зачем он берег этот хлам, непонятно. Видимо, для нас... Оглядев рвань, я всех успокоил: в давние времена дворяне по сто раз на дню, приветствуя знакомых, обметали в поклоне полями шляп мыски своих ботфортов, и можно себе представить, в каком состоянии были их головные уборы! С разрешения отца (татары тоже детей любят) Ренат раздавал нам эти шляпы перед началом игры, а потом собирал и относил в сарайчик.

Экипировка была готова. В мушкетеры записались восемь смельчаков: я, Серега Шарманов, Витька Расходенков, Петька Кузнецов, Мишка Пет­рыкин, Колька Виноградов, Ленька Пархаев и Ренат. Пришел сначала и Петька Коровяков, долго нас рассматривал, потом обозвал клоунами и удалился. Сперва мы долго спорили, кто будет сражаться за короля, а кто за кардинала, тянули спички, бросали монетку, снова ругались. В итоге договорились каждый раз меняться ролями и плащами, чтобы никому не было обидно. Шура Казакова без колебаний согласилась стать Миледи, но схватила двойку по русскому, и Алевтина Ивановна усадила ее за учебник. Тогда мы предложили Шуре стать Констанцией Бонасье, временно заточенной в монастырь, а в Миледи позвали Дину Гапоненко. Та округ­лила глаза, заметалась и ответила, что должна посоветоваться с папой. Оставшись временно без благородных дам, за чьи сердца следует биться не на жизнь, а на смерть, мы решили, пока суд да дело, просто поупражняться в фехтовании.

В тот злополучный день напротив хижины дяди Амира «стражались» три пары: Шарман с Кузнецом, Расход с Мишкой и я с Ренатом, согласившимся для разнообразия побыть Рошфором. Виноград заболел, а Пархай накануне гонял по квартире кота и разбил какой-то императорский фарфор, за что был приговорен матерью к вечному заточению. Тут надо бы сказать, что «сражаться» и «стражаться» вовсе не одно и то же. «Сражаться» означает просто биться с врагом. Например: «С фашистами сражались не только взрослые бойцы, но и пионеры-герои». А «стражаться» — это именно рубиться на шпагах или на мечах. Странно, что в словаре (я заглядывал) такого глагола нет.

Сошлись мы на пустыре вечером, когда в темнеющем воздухе клинки едва различимы. Отсалютовав шпагами и отбросив шляпы, мы крикнули: «За короля!» и «За кардинала!», кому как положено. И началось... «Гвардеец» Расходенков почти сразу же свалился носом в землю. Он приперся на бой в отцовых охотничьих сапогах с отвернутыми раструбами, внешне удивительно напоминающими настоящие ботфорты, и мы сначала, конечно, позавидовали, но передвигался в них Витька с трудом и грохнулся при первом же резком движении. Мишка приставил клинок к его цыплячьей груди и грозно спросил: «Сдаешься?» «Гвардия умирает, но не сдается!» — ответил тот и поднял руки. Вскоре «мушкетер» Кузнецов ловко выбил шпагу из рук Шармана — и это неудивительно: Петька хоть не долго, но по-настоящему занимался фехтованием. Как и я...