Пересменок. Повесть о советскком детстве

Я нехотя надел куртку, и Лида ахнула: рукава, которые весной чуть приоткрывали запястья, стали теперь до смешного короткими. Неужели я так вырос всего за два месяца?!

— Миш, посмотри, — примирительно попросила она. — Ну просто верста коломенская!

— Интересно, в кого? — не отрываясь от телевизора, хмыкнул Тимофеич.

— В парня одного! — Лида поджала губы и отвернула манжеты куртки. — И отпустить-то совсем нечего. ГДР. Немцы всегда так шьют. Впритык. У наших-то обязательно есть подворот сантиметра три-четыре.

— Все гансы — жмоты, — понимающе кивнул отец. — Еще комрады называются!

— Меряй теперь штаны!

— Заче-ем? — взныл я.

— А ну, без разговоров!

Пришлось снять треники и натянуть пегие техасы с заметной заплатой на коленке, которую поставила бабушка Маня, отпоров задний карман.

— Да что ж это такое! — всплеснула Лида руками. — Прямо Жак Паганель какой-то!

Я опустил глаза и обнаружил, что брючина не достает даже до косточки, по которой всегда так больно меня «подковывают», когда мы играем с ребятами в футбол.

— Минь, ты посмотри! — Обращение «Миня» означало предложение полного и безоговорочного мира в семье.

— Чистый клоун! — буркнул отец, на миг оторвавшись от экрана, где князь Игорь уже пустился в бега.

Лида встала на колени и отогнула штанину.

— Ну вот, другое дело! Сразу видно — наши, «Можайская фабрика». Тут есть что отпустить. Сезон как-нибудь доходишь. Но ты их так загваздал, что только по двору собак гонять или в плитах лазить. На людях показаться стыдно. Минь, вам премию не обещали?

— Нет.

— А что так?

— Не заработали.

— И нам тоже не дают пока. Ладно, возьму в кассе взаимопомощи, — вздохнула она. — Надо в «Детский мир» ехать, а то Валька засмеет, скажет, ребенка одеть нормально не могут.

— Пусть своего сначала заведет, а потом уже смеется! — нахмурился отец.

Детей у тети Вали и дяди Юры нет. Когда я был совсем маленьким, то часто их спрашивал, почему они не хотят завести мальчика или девочку. Тетя Валя, услышав такой вопрос, сразу огорчалась и, не отвечая, отворачивалась, а Башашкин весело рассказывал, как они несколько раз делали предварительные заказы в специальном отделе «Детского мира», где распределяют младенцев в семьи. Им присылали открытки, они бежали туда с утра пораньше, но едва подходила их очередь, дети заканчивались, как копченая колбаса в гастрономе. Это потому, объяснял Батурин, что советское плановое хозяйство не успевает за ростом потребностей населения.

— За твоим языком оно не успевает! — ворчала тетя Валя.

— А где там такой отдел? — простодушно интересовался я.

— В самом низу.

— Там, где велосипеды и педальные машины продают?

— Точно!

С тех пор каждый раз, когда мы приезжали в «Детский мир», я канючил, чтобы мне показали секцию, где выдают родителям детей, но этот отдел, как уверяла Лида, был постоянно закрыт то на прием товара, то на дезинфекцию, то на переучет младенцев. Потом я вырос, поумнел, понял в принципе, откуда берутся дети, и перестал искать «распределитель». А Лида проговорилась как-то, что Валька в молодости набедокурила, не стала обращаться к врачу, пошла к какой-то бабке и вот теперь расплачивается...

Под плач Ярославны я перемерил весь свой гардероб, почти все, за исключением трусов и маек, оказалось категорически мало.

— Минь, это катастрофа!

— Я после войны в одних шароварах и рубахе на шнуровке ходил. По­мнишь?

— Помню, — кивнула, светлея лицом, Лида.

— И ничего — жив.

— Но сейчас-то не разруха! Засмеют ребенка... В чем же тебя на юг отправлять? — нахмурилась она. — Вот беда-то!

Удивительные люди взрослые, они начисто забыли, что смеются над дурацкими обновками, а старую, испытанную одежду уважают, заплаты украшают штаны, как шрамы — лицо пирата!

— Ладно, Паганель, теперь школьную форму надевай!

— Да ну ее...

— Два раза повторять не буду!

Я безропотно двинулся к шифоньеру и открыл скрипучие створки. Отец при этом равнодушно зевнул и отвернулся: форма висела рядом с его зимним пальто. Я нарочито долго искал ее в надежде, что родителям все это надоест.

— Быстрее, не спи на ходу! — погоняла Лида.

В пиджак мне удалось влезть с большим трудом.

— Жуть! — прошептала она. — Минь, ты видишь, как вымахал?

— Не слепой.

— Значит, так, — объявила парткомовским голосом маман. — Завтра точно едем в «Детский мир».

— Может, потом, когда с юга вернется? — усомнился отец.

— Правильно, потом, потом... — подхватил я.

— Почему — потом?

— Я же за месяц могу еще вымахать!

— Аргумент! — кивнул Тимофеич.

— Чепуха! Они же тридцатого возвращаются. Представляешь, что будет твориться в магазинах перед учебным годом?

— Представляю. Можно потом купить, через недельку, когда все успокоятся.

— Чтобы мой сын в таком виде явился в школу первого сентября? — вскипела Лида. — Никогда! Заодно завезем Вальке желатин.

— И где достала? — усмехнулся отец.

Взрослые почти никогда не говорят «купил», а исключительно — «достал», реже — «оторвал», порой — «взял», иногда — «добыл». Есть еще слово «скоммуниздил», но оно неприличное.

— С «Клейтука» привезли, — сообщила маман.

— Несуны? — сквитался отец, криво усмехнувшись.