Пересменок. Повесть о советскком детстве

— С ума сошел? У них в буфете официально сотрудникам собственную продукцию продают. Ты бы Анне Павловне тоже завез. Я ей давно обещала. И мать заодно проведаешь!

— Посмотрим... Не знаю... Отстань...

Лида говорит, что Тимофеич человек волевой, но безынициативный, а она, наоборот, инициативная, но безвольная. Впрочем, порой, как сегодня, маман проявляет невиданную твердость духа, не позволяя отцу хлопнуть лишнюю рюмку...

Довольно долго мы пили чай в тягостном молчании, за это время князь Игорь успел добежать до Руси и обнять Ярославну. Лиду это долгожданное свидание и особенно слова «здравствуй, здравствуй, мой желанный!» взволновали, она посмотрела на нас влажными глазами и вздохнула:

— Какая все-таки отличная опера!

— Балет лучше, — буркнул отец, с отвращением наливая себе чай.

— Может, воду подогреть?

— Обойдусь.

Я, наверное, уродился в мать, которая не умеет выдерживать характер, хотя всякий раз клянется, что первой никогда не запросит мира. Ха-ха! Мне тоже приходилось ссориться с Шурой Казаковой, и хотя всякий раз перепалку начинала она, я не выдерживал и предлагал снова дружить. Однажды, незаметно взяв ее тетрадку по русскому языку, я потом догнал одноклассницу на выходе из школы и вернул, мол, лежала на полу, наверное, соскользнула в щель, когда поднимали крышку парты.

— Неужели? — удивилась она и пронзила меня своими зелеными глазами.

В телевизоре тем временем народ ликовал по поводу возвращения князя Игоря домой. Странно, ведь он, собственно говоря, эксплуататор! В СССР так радовались, наверное, только по поводу прибытия Юрия Гагарина из космоса. Вдоль всей улицы Горького стояли толпы счастливых людей и засыпали открытую машину цветами... Тогда телевизор был только у Коровяковых, и все общежитие набилось в их просторную комнату, чтобы посмотреть, как Гагарин идет по ковровой дорожке к Мавзолею.

Здравствуй, батюшка ты князь!

Жела-а-анный на-а-а-а-а-аш! —

пропел народ, гурьбой высыпав откуда-то и заполнив всю сцену. Я подумал, что в Большом театре народу, наверное, работает не меньше, чем на нашем маргариновом заводе. А то и больше!

Наконец сошелся занавес — и опера кончилась.

3. После продолжительной болезни

На телеэкран под звуки бодро-поступательной музыки выкатился, словно колобок, земной шар, и началась программа «Время». По вытянутым лицам Кириллова и Шатиловой я понял: в мире случилось что-то нехорошее, скорее всего, снова американская военщина насвинячила. Обычно же наши дикторы появлялись на экране радостные, словно их распирало от хороших новостей: запустили еще один спутник, открыли новую фабрику, засыпали в закрома родины тонны пшеницы, выдали на-гора угля без счета... А тут — лица хмурые, вытянутые, губы поджаты, глаза потуплены...

— Кто-то умер! — ахнула Лида.

— Почему? — удивился я.

— У Кириллова черный галстук. А у Шатиловой платье темное и бус никаких. А бусы-то она любит!

— Брежнев вроде еще молодой, рановато ему... — засомневался отец.

— Типун тебе на язык!

— Может, Косыгин? — предположил я, фамилии прочих руководителей мне запомнить пока еще не удалось.

— Помолчи! Мал еще. В школе смотри что-нибудь такое не ляпни...

Между прочим, во втором классе я, услышав вечером по телевизору, что в Америке застрелили президента Кеннеди, наутро явился в класс и первым делом спросил нашу учительницу:

— Ольга Владимировна, а вы слышали, Кеннеди убили?

— Как убили? Почему? Не может быть! Откуда ты знаешь?

— По телевизору сказали.

— Надо же, — огорчилась она. — Такой молодой и симпатичный! Пропустила. Совсем с вашими тетрадками зарылась, забыла новости посмот­реть...

Еще долго потом меня переполняла гордость: я смог сообщить учительнице что-то такое, чего она еще не знала!

На следующий год, услышав по радио, что сняли Хрущева, я наутро загодя примчался в школу и с порога закричал:

— Ольга Владимировна, а вы слышали, Хрущева-то сняли! За волюн... волюн...

— Юра, не надо кричать! — улыбнулась она, озираясь. — За волюнтаризм. Про это все уже знают. Садись!

Потом я это слово накрепко запомнил, так как дядя Юра с тех пор все время повторял: «Я волюнтарист. Как Валюшка скажет, так и будет!»

Нехорошие предчувствия подтвердились.

«...С прискорбием извещают, что сегодня на семьдесят втором году жизни после тяжелой, продолжительной болезни ушел из жизни выдающийся военачальник, полководец Победы, Маршал Советского Союза, дважды Герой Советского Союза, кандидат в члены ЦК КПСС, член Верховного Совета СССР Константин Константинович Рокоссовский...»

Меня всегда удивляло выражение «ушел из жизни», словно жизнь — это какая-то проходная комната: посидел, встал и ушел...

— Мать честная! — крякнул отец.

На экране появился портрет усопшего полководца в черной рамке: лицо в жестких складках, стальной взгляд, строгие брови, короткие седые волосы на макушке, а широкая маршальская грудь так плотно увешана наградами, что почти не видно мундира.

«Константин Константинович Рокоссовский родился в городе Великие Луки в 1896 году, в семье рабочего-железнодорожника...»