Пересмешник

Оглядывая свою гостиную, я воображаю Аннабель девочкой, как будто она стоит тут в испуге. Если в доме есть привидение, то это привидение Аннабель. Красивая робкая девочка, любившая петь.

* * *

Я любил Аннабель. Мое чувство к ней было не такое, какое я испытывал – и в какой-то мере испытываю до сих пор – к Мэри Лу. Аннабель нужен был выход для ее энергии и талантов. Она много работала, но никто ее не благодарил, а с большей частью ее работы справился бы робот Третьей модели, и Балены не заметили бы разницы. Вся любовная и умелая готовка, уборка, мытье посуды, изготовление керамики, год за годом: и никто не сказал ей «спасибо».

* * *

Я должен писать быстро, пока чувства не навалились и не парализовали меня, сейчас, летним утром у меня в комнате, когда я приближаюсь к этой части моего дневника.

Мы с Аннабель продолжали работать на кухне и разговаривать после моих утренних чтений. Я еще много чего узнал об искусстве готовки и о пуританстве, характерном не только для Аннабель, но и для всей культуры семи городов на равнине. Откуда взялись Балены, Аннабель не знала, кроме того, что много поколений назад они были странствующими проповедниками – в те времена, когда люди еще были грамотными и читали Библию. Сама Аннабель родилась в Доме Свишеров, но ее мать в юности была странницей. Когда-то Балены пели религиозные песни, но из-за «проклятия бездетности» старый Бален запретил пение еще в детстве Аннабель. Она была последним ребенком, рожденным в семи городах.

Я больше не заговаривал с ней о любви. Возможно, зря, но ее слова об отношении к сексу меня смутили. Я думал про Аннабель и про Мэри Лу, любил обеих и понимал, что обе для меня недостижимы. И в чем-то это было даже хорошо. Никакого риска.

По крайней мере, так я думал до того утра, когда, спустившись в кухню, увидел хлебные крошки и яичные скорлупки на столе и в мойке. Аннабель нигде не было. Я вышел ее поискать.

Возле курятника ее тоже не было. Я обошел Балену и посмотрел на пустой, заросший город Перекор. Никаких признаков жизни. Я двинулся к обелиску и вдруг, под влиянием внезапного порыва, распахнул дверь гончарной мастерской.

В нос ударил запах дыма. Тонкое прямое тело, обгорелое до черноты, стояло спиной ко мне, лицом к гончарному кругу, сжимая его вытянутыми руками.

Пахло горелым мясом и бензином.

Я выскочил на улицу и бежал до самого океана. Там я сидел на берегу и смотрел на воду, пока под вечер меня не разыскал Род Бален.

* * *

Мы похоронили ее на следующий день. Меня, Рода и пожилого мужчину по имени Артур отправили раздобыть гроб.

Гробы хранились на нижнем уровне торгового центра, про который я даже и не знал. Туда вела лестница с табличкой «ГЛУБОКОЕ УБЕЖИЩЕ».

Там был целый склад гробов, металлических, выкрашенных зеленой краской. На каждом было написано: «МИНИСТЕРСТВО ОБОРОНЫ. ПЕРЕКОР». Они стояли штабелями, до потолка, в комнате с табличкой «МОРГ».

Мы не потащили гроб обратно по лестнице, а прошли по коридору, под аркой с надписью «ЗОНА ОТДЫХА», мимо пустого плавательного бассейна и двери, на которой было написано «БИБЛИОТЕКА. ЧИТАЛЬНЫЙ ЗАЛ». Несмотря на все мое горе, при виде этой надписи сердце у меня встрепенулось, и мне пришлось пересиливать себя, чтобы не оставить уродливый гроб в коридоре и не броситься к двери.

В конце коридора была большая дверь. Табличка на ней гласила: «ГАРАЖ И АВТОСТОЯНКА». Род толкнул ее, и мы оказались в огромном помещении, наполненном мыслебусами. Они стояли рядами, и на передних я прочел: «ТОЛЬКО ПЕРЕКОР И ОКРЕСТНОСТИ».

В конце помещения были раздвижные двери, такие большие, что в них мог проехать мыслебус. Род нажал кнопку на стене, и они раздвинулись. Мы занесли туда гроб, и огромный лифт вынес нас к свету. Мы доехали до гончарной мастерской. Женщины надели на покойницу новое черное платье и синий фартук, но все равно, укладывая тело в гроб, я не узнавал в нем Аннабель.

На полке в мастерской стояла прекрасная тонкая ваза. Аннабель говорила мне, что сделала ее годы назад, но старый Бален не разрешил взять вазу в кухню, потому что «слишком хрупкая». Я снял ее с полки и положил в гроб, в обгоревшие руки Аннабель. Потом закрыл крышку и закрепил винтами.

* * *

Похороны прошли в «Сирсе». Гроб с телом Аннабель спустили в мыслебусе на лифте. Я благодарен старому Балену за то, что тот позволил мне нести гроб вместе с другими мужчинами. Думаю, он знал про мои чувства к Аннабель, хотя никогда ничего не говорил.

В обувном отделе горел приглушенный свет. Мы все сели на стулья. Бален произнес короткую речь, затем протянул мне Библию, которую принес с собой, и велел читать.

Я открыл Библию издания «Ридерс дайджест», но не стал читать из нее, а посмотрел на гроб Аннабель и произнес:

– «Я есмь воскресение и жизнь, – сказал Господь. – Верующий в Меня, если и умрет, оживет».

Слова не утешали. Мне хотелось, чтобы Аннабель была жива и со мной. Я смотрел на Баленов, которые сидели, опустив голову, и не чувствовал ничего общего с ними или с их верой. Без Аннабель я снова остался один.