Может ли человек впустить в свою душу всю эту правду о советской истории, о безумных апокалиптических жертвах, принесенных во имя, как оказалось, просто пустой идеи? Русские философы, тот же Николай Бердяев, Иван Ильин, которые призывали посткоммунистического русского человека впустить в свою душу всю правду о большевизме и большевистской истории и ужаснуться содеянным, призывали протестовать душой и сердцем против преступлений большевизма, осознать свою собственную ответственность за грехи и преступления своих предков, просто не учли, что подобное мужество самоочищения через осознание безумства и греховности нашего русского XX века просто не под силу человеку. Ведь они сами говорили, что подобного безумства самоуничтожения, которое пережили русские после 1917 года, европейцы не знали. Наверное, русские философы, ожидающие этого самоочищения, духовного возрождения русского человека путем погружения в правду о преступлениях большевизма, не учли, что эту задачу они ставят уже перед новым русским, постсоветским человеком, которому подобная трудная работа просто не по силам. Они, наверное, не учли, что выход из коммунистического плена, из лжи коммунистической идеологии невозможен. Они видели абсурды коммунизма, ибо у них за плечами была христианская, европейская Россия, в которой они сформировались. Но как может увидеть абсурды и моральную противоестественность советской истории человек, который продолжает мыслить по-советски?
И здесь возникает главный вопрос, который я сам себе задаю после всего, сказанного в моей книге. Нужен ли переход на гуманистические моральные позиции при оценке нашего XX века, чего я добивался своей книгой, если он ведет к признанию тотального поражения русской нации в XX веке? Сами в большинстве пошли за большевиками, сами своими руками уничтожили все самое ценное, что было у русского человека, потом сами, своими руками уже в 1991 году разрушили веками создаваемое русское государство и т. д. и т. п.
Не приведет вся эта правда, которую я пытаюсь внедрить в сознание читателя, к еще большей катастрофе (на этот раз, правда, только духовной), чем весь наш социалистический эксперимент? Ведь все, что мы сейчас наблюдаем, что происходит сейчас вокруг нас – жуткий абсурд. И об этом, кстати, говорят вслух далекие от политики люди. Сами русские неистово, под руководством комиссаров, а иногда и под руководством своих, крестьян, взрывали храмы, издевались над священниками, крушили усадьбы своих бывших бар. А спустя без малого сто лет со слезами на глазах, в восторге от умиления над собой восстанавливали нами же разрушенные храмы, восстанавливали нами же разрушенные бывшие барские усадьбы. На протяжении десятилетий советская власть неистово внедряла безбожие, преследовала людей за религиозные чувства, при Ленине и Сталине тысячами расстреливала православных священников, а теперь пришедшая на его место власть хочет, чтобы распятое большевиками православие в одночасье стало сердцевиной нового русского национального сознания.
Как только вы впустите правду о всех этих коммунистических идеалах, осознаете, что они были не просто пустотой, но и кровожадной утопией, то станет трудно без содрогания сердца перелистывать страницы прошлой советской истории. Полмиллиона русских крестьян, русских людей погибли от голода, от болезней, от каторжного труда (как любит говорить Александр Проханов – «сталинских прорывов») во время строительства Норильского никельного комбината. Эти люди до сих пор лежат рядом с комбинатом в мерзлой земле. И все это – во имя того, чтобы в итоге, спустя полвека, Потанин и Прохоров стали миллиардерами и заняли почетные места в списке своих собратьев в журнале «Форбс». Советская, наша, русская власть на протяжении десятилетий, сначала физически, а потом морально уничтожала «торгашей», промышленников, банкиров, купцов, финансистов, всех тех русских, кто нес в себе предпринимательский талант, развитое экономическое мышление, всех тех, кто обеспечивал и до сих пор обеспечивает процветание европейских наций. А спустя почти век мы льем крокодиловы слезы по поводу дефицита современных организаторов производства, слабой банковской системы и т. д. и т. п.