Перестройка моды

Когда мы знакомились, она сказала, что она актриса Мосфильма. А я сказал, что режиссер Мосфильма. И первая серия перформансов прошла под названием «Мосфильм». Потом, когда во дворе завелись собаки, то на воротах появилась надпись «Здесь живет Мосфильм и злая собака». Абрамыч сначала был яростно против любого соучастия, лупил палкой всех и даже Броню. Однажды мне пришла в голову мысль сделать сказку с их участием, «Красную шапочку». И начали эту придурковатость репетировать. Дурковали, но при этом все начало систематизироваться, пошла режиссура, причем, конечно же, неформальная. Я объявил репетиции, стал всех будить по утрам. Это, конечно, был пипец. Репетиции, растяжка Брони под визги на брусьях.

М.Б.

Можно ли назвать действа, которые показывались на Петровском, спектаклями?

А.П. Я никогда не относился к своим действиям как спектаклю, я даже краснел от стыда и недопонимания – почему всем так нравится такая милая ерунда. Говорят, как смотрим тебя, плачем. У меня же никогда даже толковых репетиций не было. Успевал только рассказать, что хочу, одеть и запустить на сцену. Нет, конечно, концепт и режиссура была, но подавать это на уровне театра… То, чем я занимался тогда, это были показы авангардной моды в форме историй. Подбирая вещи и персоны, я составлял некоторые рассказы. Всего-навсего. С помощью одежды подбирались произведения под Броню, которая создавала образ на восемьдесят пять процентов.

В 1992-м году перед масленицей, как в сказке про Снегурочку, состоялся показ зимней коллекции пальто, и фотосессия под названием «Снегурочки не умирают». Это была такая красота, такой секс! Броня – мадонна в старости. В каком возрасте она ни была бы, вся в морщинах и беззубая, но все к ней лезли целоваться, обниматься. Тема такая: зима, переход к весне, снег и Снегурка растаивают вместе с коллекцией зимней одежды. Коллекция была продумана последовательно – от зимы к весне, от холода – к теплу: сначала шла модель в пальто с каракулевым воротником, а затем уже в плюше, панбархате и велюре. Модели в пальто несли на себе образы из сказки: люди-птицы, люди-звери, люди-утки или просто царь и царица. Птицы, одним из подвидов которых была Маша Цигаль, приносили Снегурочку к Матушке-весне. Многие знакомые, известные и неизвестные, приходили в этом балагане поучаствовать.

М.Б. Значит, все-таки костюмированный показ?

А.П. Показ, провокация, дефиле. За счет комбинирования настоящих вещей я просто показал, какая была иерархия в одежде, ее разновидности. Но в рамках юмористического рассказа. Человек одевает пальто, шапочку, ботики и превращается в сценического персонажа – человека-утку.

М.Б. Как складывались дела у твоих коллег в те времена?

А.П. В 1993-м Инна Шульженко открыла первый галерею «Аз-Арт»; предполагалось, что всех необузданных дизайнеров, которые косят под авангард, наконец-то привлечь к суду и ответственности, то есть заставить шить. Легче было открыть второй журнал «Бурда», там как раз такая же игра мусора. Все делали образы и перформансы, и никто не хотел заниматься одеждой. За новой музыкой, новыми действиями и образами народ съезжался на любые пати из Москвы в Питер и обратно. А в Прибалтику начала девяностых меня не звали из-за шлейфа некроромантики, да и не нужно это было, все происходило на Петровском. Ездили туда «Ла-Ре» и Бартенев, они там были любимы. Андрей возник в 91-м и сразу туда поехал, еще Бухинник, Сережа Чернов, который тогда еще был заряжен энергией «Поп Механики» и слыл любимым актером Евгения Юфита.

М.Б. Постепенно Петровский стал международным местом, в котором жили и иностранцы.

А.П. К 1992-м году на Петровском уже было много иностранцев. Катрин Раттерт, моя гражданская жена, приехала ко мне в 1991-м году из Германии. Из Австрии приехал Лупо Бернхард (сейчас устраивает чемпионты мира по футболу бомжей) на неделю, но среди нас ему так понравилось, что он потом выбил грант и приехал на полгода. Я поселил его в комнату с Броней и Абрамычем, он там проходил обучение, пел и рисовал. Он потом стал дико популярен, благодаря совместному проекту Лупо и Брони «Иди со мной в мой дом», который прошел сначала в Москве, потом в Австрии. Потом приехали большой партией австрийцы на какой-то фестиваль. На Петровском жили американцы и француз Пьер Дозе. Москвичи держались отдельной группой, потому что у них был свой дом, и они могли в него вернутся, а остальные жили настоящей коммуной. Из-за такого жесткого коллективного творчества каждый участник стал расти не по дням, а по часам. Эти иностранцы, даже такой мажор, как Пьер, стали носителями альтернативной эстетики в среде совкового чуханизма. Нас посещали Ямамото, Френк Заппа и другие интересные западные люди.

М.Б. И тут мы приходим к выводу, что даже без посреднического звена в виде кураторов художники наладили международное общение и коммуникацию, аналогов которому пока еще не случилось.