Перевал Волкова

– А чего ты, Анатолий, в больницу-то два дня подряд ездил? – вдруг вспомнила слова водителя Шура.

– Да тут целая история! Потопали, Шура, расскажу.

Старики снова зашагали, и Анатолий начал рассказ:

– Увезли меня, Шура, на скорой с приступом – давление подскочило, и попал я в одну палату с гастробайтером.

– Гастро кем? – удивилась старушка. – С язвой, что ли, мужик лежал?

– Да не, – отмахнулся Анатолий. – Не с язвой. Гастробайтеры – это которые из других республик к нам едут на заработки. Слышала ведь, что наш председатель таджиков привёз в Пожарища на работу? Кого – в кормоцех, кого – в скотники? Всё хвалился перед нашими, деревенскими, мол, будете возникать, что зарплаты маленькие, так вас уволю, а навезу гастробайтеров, они и за копейки будут вкалывать.

– Слышала, да только вроде как не прижились они?

– Да и как им, Шура, прижиться: поселили в бараке-общаге, помнишь, где крыша-то провалилась? Чуть-чуть её подлатали. А там что за жизнь? Ни помыться, ни жрать нормально приготовить, с крыши все равно течёт, печи дымят. Да и работу нашу где городским выдержать, пусть даже и таджикам. К ней с малолетства надо привычку иметь.

– Говорят, Тонька Самохина, доярка из Пожарищ, одного гастробайтера себе забрала? – поинтересовалась Шура.

– Да, забрала. Гулчей её таджика зовут, но в народе уж в Гулю перекрестили. Так Тонька тоже ведь не дура. Как с Гулей сошлась, так сразу же его из кормоцеха и вывела. А чего ему там лёгкие надсаживать за три копейки? От зерна-то ведь экая пыль летит, пока перемелешь! Никакие респираторы не помогут. Разъест лёгкие подчистую хуже коронавируса. Так Тонька и сказала председателю: или зарплату моему мужику подымай, как своим, деревенским, или забираю! Тот не поднял да и заругался еще на неё, мол, буду я гастробайтерам нормальную зарплату платить, как своим! Ну Тонька психанула и своего Гулю на лесопилку устроила. А мужик работящий. Он и на ферме ломил, и на лесопилке ломит.

– Пусть живут с богом, – благословила Шура. – Худо бабе без мужика. А что таджик, так не беда. Вон у нас белорусы строили ферму, Настёна сошлась с Васей-белорусом, так ведь не пожалели. Душа в душу жизнь прожили. А когда армяне силосную яму копали? Алёнка вышла замуж за Ашота, так дети вон какие красивые, кареглазые…

Закончились поля, и вдоль обочин потянулись вырубки. Старики, как ни были увлечены беседой, а погрустнели. Они помнили эти места, некогда густо заросшие ельником, могучим, как былинный богатырь, но сломили его, зарубили, продали.

– Да, на лесопилках сейчас работы много, – отвлеклась Шура. – Хватит и Гуле, и другим мужикам. Рубят да рубят. Скоро и ивняка-то вокруг деревни не останется. Всё за границу гонят! Когда там нашим лесом уже насытятся? А нам только пни да сучья.

– Опилки ещё. Мне уж больно вон тот боровичник, Шура, жалко, – Анатолий показал налево, где среди чахлого молодняка высились широкие пни. – Сколько я тут боровиков, бывало, брал! А теперь не знаешь, куда и за грибами выйти!

Помолчали, как на поминках, и зашагали дальше. Анатолий продолжил повествование:

– В общем, остальные-то мужики таджики намучились и решили до карантина ещё домой податься, пока дороги открыты. Один, видно, в райцентре на вокзале от своих отбился, там ему какие-то бандиты бока намяли, да всё отобрали. И карточку с зарплатой – заставили пин-код сказать, и телефон, и сумку, и даже ботинки с курткой сняли. Избили да и бросили. Ни билета, ни денег, ни одежды, ни белья у парня! Еле выкарабкался после побоев. Слава Богу, жив-то хоть остался. Вот с ним я и лежал в одной палате. На травматологии-то койки оптимизировали, мест не хватило, положили его к нам на терапию. Зовут Зулматом.

– Ох ты, господи, ну и страсти! – подивилась Шура.

– Парень молодой совсем, двадцать пять лет. Дома мать да семеро сестер и братьев. Он старший. Родом из городка какого-то типа нашего райцентра. Поехал в первый раз на заработки, устроился к нам скотником. И так неудачно! Не повезло бедолаге! В Екатеринбурге у Зулмата дядька живёт, так собирается теперь к нему ехать. Там, может, удачнее устроится. Город большой. Сказали, и пропуск дадут на проезд из миграционной службы, и документы какие-то временные сделали. Деньги на поезд и на дорогу ему бабы-доярки собрали, с кем на ферме вместе работал, да и Гуля сколько-то подал, всё ж земляк. А меня-то как раз вчера выписали. Я поехал домой, собрал для Зулмата бельё, полотенце, сумку дорожную нашёл. Костюм у меня был новый спортивный. Не ношеный. Думал, сын, может, приедет в гости, так ему всё хранил. Но когда уж он с Львовщины приедет? Может, и вовсе нам за всю жизнь больше не увидеться, так пускай хоть Зулмат носит, не пропадать же добру, – по-житейски, без эмоций объяснил Анатолий. – Ботинок да куртки вот у меня не было. К Танюхе, вдове Гришиной, пошёл на поклон, спросил, не осталось ли с Гриши одёжки какой? Вдруг не всё по родне раздали? И верно! И ботинки, и куртка, и брюки – всё осталось. Сынам Гришиным мал размер. Вот отвёз сегодня Зулмату. Пусть щеголяет. С Богом ему в дорогу! Пусть Никола Угодник спутешествует.