Перевёрнутый мир

Но, по-прежнему, разбитые беседки и лавочки, оборванные телефонные трубки, разбитые фонари и остальные- прочие мелочи заставляли думать об обратной стороне медали «загадочной русской души». Уж больно необузданна и не предсказуема тёмная сторона этой души. Никак мы не изживём в ней страсть к беспричинным разрушениям и погромам.

В ответ на тираду дочери граф шутливо поднял руки:

– Сдаюсь, сдаюсь, моё прелестное дитя.

– Ну вот… – капризно надула губки Луиза, – с вами, папенька, абсолютно невозможно говорить на серьёзные темы. Вы до сих пор считаете меня маленькой девочкой. А я, между прочим, уже выросла.

Иван Вольдемарович не успел дать достойный ответ на слова дочери, потому что расхлябанные двери купе распахнулись и раздался знакомый радостно-приветливый голос:

– Вот где они окопались, пока настоящие патриоты защищают отечество!

Мы все уставились на вошедшего. В дверном проёме, широко улыбаясь, стоял штабс-капитан Стрельников, из- за его спины, неловко переминаясь с ноги на ногу, выглядывал Зимин.

– Иду я, значит, от паровоза, – пояснил он, – а тут их благородие господин штабс-капитан. Собственной персоной.

– Ну, ты, брат, и на враки горазд, – весело перебил его Стрельников. – Если бы я тебя за шинельку не прихватил, то, пардон, господа, пропёр бы мимо, как тот локомотив, на всех порах.

Иван покраснел.

– Дак вас, господин штабс-капитан, и вовсе не признать.

И действительно за время своего вынужденного отсутствия Стрельников отпустил усы и бороду, что делало ещё совсем молодого офицера значительно старше, а солдатская шинель и вовсе приравнивала его к категории низших чинов.

– Так вы опять с нами? – обрёл дар речи граф.

– А куда же мне без вас? – развёл руками штабс- капитан.– И как тут, господа, не поверишь в его величество случай? Вот прошёл бы Иван минутой раньше или позже, и поминай как звали.

– А мы уж, голубчик, и не чаяли свидеться, – неожиданно прослезилась Софья Андреевна. – Ну, что же вы встали в дверях? Проходите к столу.

Девушки же выразили свой восторг радостным хлопаньем в ладоши.

– Благодарю вас, господа, – учтиво раскланялся Стрельников. – Я весьма счастлив, что снова нахожусь в вашем обществе.

После недолгой толчеи все, наконец-то, разместились, и за волнениями от неожиданной встречи никто не заметил, как тронулся состав.

Когда эмоции схлынули, Иван Вольдемарович задал первый вразумительный вопрос:

– Ну-с?

– Простите, не понял… – штабс-капитан учтиво склонил голову.

– Ну не томите уже, голубчик, – вмешалась Софья Андреевна. – Поведайте нам о своих злоключениях.

– Прошу прошения, графиня, но ничего стоящего внимания милых дам со мной не происходило, – любезно ответил Стрельников.

– Ах вы, негодник, – погрозила пальчиком Софья Андреевна. – Вас берут и чуть ли не силком от нас уводят. Вы пропадаете неизвестно где столько времени и говорите, что ничего не происходило…

– Всё это такие мелочи, графиня, что, право, не стоят вашего внимания. Главное, что мы снова вместе и наконец-то куда-то едем.

– Господин штабс-капитан, вы не смеете так с нами обращаться. Требуем рассказа, – хором возмутились девушки.

Этот довод оказался самым весомым, и штабс-капитан сдался.

– Милые барышни, дайте бедному солдату отдышаться от трудов дальней дороги, – в притворном ужасе воскликнул он. – После того как забрали меня в казармы, буквально на следующий день, меня и ещё сотни таких же солдат и офицеров загрузили в эшелоны и отправили на фронт прямо под Петроград.

Наш полк стоял под Нарвой. Дисциплины никакой, по каждому поводу и без повода собрания и митинги. К командирам доверия нет, повсюду свои носы суют комиссары. В общем не армия, а казацкая вольница.

Хорошо, что немцы в то время не предпринимали никаких боевых действий, а то бы, пардон, хана. Но, правда, через некоторое время навели мало-мальскую дисциплину. Даже господа большевики поняли, что время митингов прошло, ну и давай расстреливать всяких дезертиров и горлопанов. Народа постреляли предостаточно.

А тут восемнадцатого февраля немец нарушил перемирие, и пошла на нас вся их силища. Пять суток мы держали фронт, не успевали отбиваться от их атак. Артиллерия по нам садит без роздыху, а у нас что снарядов, что патронов – кот наплакал. Сидим в окопах, экономим. Двадцать третьего наши полки пошли в атаку, да так пошли, что дали немцу прикурить, пардон, по самое не могу, и остановили фронт на месте.

Посмотрел я на это дело и решил: хватит по чужим революциям шастать. Пора до дому пробираться, дома воевать оно как-то сподручнее. По крайней мере, знаешь, за что голову сложишь, тем более что на фронте вроде бы всё стабилизировалось. Вроде как не бросил я позиции в ответственный момент. А если честно, то просто до смерти надоело смотреть на всё это безобразие.

Штабс-капитан закончил свой рассказ и в заключение хлопнул ладонью по столу.

– Нд-а… – протянул граф. – Нерадостную картину вы нам тут нарисовали.

– Хорошего мало, гибнет империя, – подтвердил Стрельников. – Если немцы не захватят, то большевики свою власть установят. И ещё неизвестно, что хуже.