Перевертыш

Но так или иначе, двух девиц, одного огромного, двухметрового негра и двух белых парней помельче провели во дворец под солидным конвоем и заставили дожидаться приглашения у кабинета коменданта, в котором сам комендант с утра побывал всего два раза. Первый раз он захватил отсюда все хранившиеся у него карты города и окрестностей, а во второй — приказал перевести всю оперативную связь в дальний, резервный кабинет, где с раннего утра отдыхали, вернувшись из загадочного предрассветного рейда, некие «представители» и начальник особого отдела штурмового батальона капитан Мишин. В этот резервный кабинет вход был закрыт для любого заместителя коменданта, и даже для командиров прикомандированных полков не сделали исключения, с ними комендант беседовал в коридоре.

Когда по телефону коменданту было доложено о парламентерах, он тут же передоложил об этом сидящему за соседним столом Октябрьскому, который, вместе с капитаном Мишиным, пытался составить безопасный резервный маршрут для всей группы к аэропорту. К сожалению, информация из города поступала отрывочная и противоречивая, потому оба руководителя терялись в догадках, что же лучше: пробиться налегке и побыстрее, используя преимущество внезапности, или же прихватить в качестве конвоя штурмовую роту и пройтись по городу огненным шквалом в полной безопасности для себя и для груза. По большому счету, это была игра ума, и Октябрьский, и Мишин занимались ей в частности, что бы скоротать время, потребное на успокоение города. А то, что окончание беспорядков не за горами, чувствовали все, даже приободрившийся комендант, так во время, а главное, непринужденно переложивший ответственность со своих плеч на «московского гостя». Стихийное, порожденное чье-то злой волей и совершенно не подготовленное к длительным действиям безумствование местных хулиганов и люмпенов должно было выдохнуться очень скоро.

Услышавший от коменданта о парламентерах, Октябрьский оживился:

— А что, почему бы не поговорить, лишь бы человечки приличные попались…

Невольное бездействие, да еще в обществе нервозного, ожидающего кар небесных на свою голову полковника Сизовцева требовало разрядки, и праламентеры пришлись очень кстати, несмотря на то, что всерьез эту делегацию никто не воспринимал.

Как настоящий режиссер, Октябрьский захромал, закружил по комнате, выстраивая мизансцену, необыкновенно довольный тем, что может развлечься и проявить до сих пор скрытые собственные таланты перед публикой.

В центр комнаты вытащили стол, заставили его бутылками коньяка, водки, за которыми специально послали одного солдатика из караула, сервировали блюдо, оставшееся после обеда, пустыми банками из-под тушенки, неожиданно обнаружившейся селедкой, кусочками хлеба. Не забыли и про стаканы по числу участников действа, выложили пачки папирос, пепельницы из главного губернаторского кабинета, солидные, хрустальные и мраморные, неведомыми путями попавшие в эту комнату.

— Так, товарищ Прошин, ты у нас будешь изображать пулеметчика, — с азартом расставлял теперь статистов Октябрьский. — Попроси у караула пулемет и садись на подоконник. Кстати, шутки шутками, но посматривай за этими… парламентариями… кто знает, что у них на уме…

Предупреждать майора-лейтенанта о бдительности, наверное, и не стоило, он с радостью вооружился с помощью карнача и даже хотел было испытать ручной пулемет, но Октябрьский запретил палить в помещении без особой нужды.

Тем временем, талантами Егора Алексеевича Пан превратился в летчика с капитанскими погонами (у запасливого коменданта и не такие еще нашлись), Успенский стал артиллеристом, а сменивший после операции штурмкомб на привычный мундир офицера госбезопасности капитан Мишин был посажен в центр композиции, как свадебный генерал.

— Эх, времени нет, а то бы… — мечтательно покачал головой Октябрьский.

Марта, вспомнив один из случаев «а то бы…», скромненько фыркнула в рукав. Пусть это и случилось давно, в узких кругах до сих пор рассказывали, как на дипломатической встрече экспертов на уровне личных помощников глав государств, встрече во фраках, с канделябрами и лакеями в званиях не ниже капитанов спецслужб, появился «хромой комиссар» в кожаном картузе с поломанным козырьком и красной звездочкой, в потертой, пропыленной кожаной куртке, перепоясанной офицерской портупеей, в галифе, разбитых сапогах и — с маузером К-96 в деревянной кобуре-прикладе… Эффект от его появления превзошел все самые смелые ожидания. И хотя встреча прошла в теплой обстановке, состоялся взаимный обмен мнениями и длительная беседа, но представителям западных держав вновь пришлось встречаться на следующий день для дополнительного согласования позиций, высказывать которые при «комиссаре» им показалось в тот вечер рискованным для здоровья и жизни.