— Вы… вы сможете убить ни в чем неповинных людей только потому… — начала было остроносенькая, но Октябрьский вновь не дал ей договорить.
— Мои друзья, — показал он на Пана и Успенского, — подтвердят вам, что выжить при штурмовом налете авиации можно. А вот если в город войдут штурмовые батальоны…
— Но мы… мы не сможем так быстро уговорить людей разойтись, — нервно вступил в разговор один из парней, высокий, но все-таки изрядно уступающий негру в росте, бледный, рыжеватый.
«Ирландец, к гадалке не ходи, — подумал Егор Алексеевич, — прям какой-то интернационал тут собрался…», а вслух сказал:
— Так вы не командиры? и не их представители? Вы вообще — никто и зашли сюда сами от себя просто поболтать?
Пока Мишин переводил, а парламентеры готовились возразить, Октябрьский добавил:
— Переведите и это… товарищ капитан, как у нас камеры внизу? освободились?
— Так точно, — кивнул Мишин и принялся переводить.
Первым порывом парламентеров, услыхавших о свободных камерах в подвале, было — бежать, они странно задергались, затоптались на одном месте, понимая, что бежать отсюда им все равно не дадут, но и оставаться в неподвижности у них не хватало выдержки. Потом они о чем-то зашептались, зашушукались между собой, и Октябрьский дал знак капитану не переводить их личные разговоры, все равно и так понятно, что они лихорадочно совещаются, как быть дальше, что бы и перед своими поклонниками предстать целыми и невредимыми, и остаться в их глазах борцами за справедливость.
— Мы согласны выйти и попробовать уговорить людей разойтись, — выступил, наконец-то, ирландец, похоже, именно он и являлся среди парламентеров основным, ну, а может быть, таковым был второй до сих пор молчавший юноша лет двадцати пяти, с мрачным выражением лица, одетый, как докер из порта, но с чистыми, ухоженными руками и здоровым цветом лица, а потому и выглядевший ряженым. — Но и вы должны дать какие-то гарантии, что к участникам выступлений не будут применены карательные меры…
— Какие тебе гарантии, друг сердешный? — даже удивился Октярьский. — В Сибирь вас не повезут, больно дорого через океан пароходы гонять, вот одна гарантия. А тех, кто сегодня громил магазины и поджигал авто на улицах, мы будем искать и карать по законам военного времени…
— Мои братья не уйдут с улиц и будут бороться, — с неожиданным пафосом проговорил негр, складывая руки на груди и выпрямляясь из-за чего показался еще больше и мощнее, чем при входе в комнату. — Мы думали, что придут «красные» и освободят нас от произвола белых, а вы — такие же, как и они!
— Фу ты, ну ты, — весело засмеялся Октябрьский, — встал тут, как памятник самому себе… Вечно все от нас чего-то ждут: свободы, денег, бесплатной жрачки и выпивки… Ты — лично ты! — почему не в армии? Больной? Инвалид?
Негр молчал, сверкая белками глаз, не меняя позы, и делая вид, что не слышит обращенного к себе перевода.
— Сачок ты, — резюмировал Октябрьский его молчание. — Трус и мелкий бандит с большими амбициями. И кого вы себе в компаньоны выбрали?
Белые парламентеры промолчали, они-то прекрасно знали Джека-«Молнию», который подвизался в самой сильной банде черных кварталов. Прикрываясь демагогической риторикой, образчик которой он только что продемонстрировал, Джек грабил маленькие ювелирные магазины и мелкие продуктовые лавочки, побаиваясь более крупных дел, где легко налететь на стреляющую без предупреждения полицию. И еще, пользуясь своей физической силой, нехорошо обходился с девушками, даже местными, работающими в их районе, черными проститутками. Слухи такие ходили, хоть сам «Молния» игнорировал их с высокомерным презрением.
Но как теперь разговаривать с «красными командирами», если этот болван и мелкий бандит с гордым видом испортил всё? Нет, правы были те из «серьезных людей», кто предлагал не включать этого черномазого в число разведчиков-парламентеров.
— Леди и джентльмены, — издевательски сообщил парламентерам Октябрьский. — Молчать на переговорах считается дурным тоном даже у папуасов. В конце концов, вы пришли поговорить. Итак, вы идете распускать свою толпу или мне прямо при вас отдать приказ о начале штурмовки города?
— Мы идем, — поспешно, даже не дослушав перевода, сказал ирландец. — Вот только как у нас это получится, гарантировать не можем, вы нас заставили принять такое решение под давлением и с помощью угроз…
— Юрист что ли? — спросил Егор Алексеевич.
— Будущий, — признался ирландец. — Это имеет значение?
— Для меня — нет, — покачал головой Октябрьский. — Все равно сейчас и здесь никакие слова не имеют силы…
— А что же здесь имеет силу? — уточнил будущий юрист, начинающий свою деятельность в роли главаря уличных хулиганов.
— Силу имеет только сила, — философски развел руками Октябрьский. — А что бы было понятнее, то обратно на площадь вы пойдете втроем. Твой молчаливый друг, этот грандиозный негр и — вот та девчушка, остроносенькая, в безобразных штанах. А ты и вот эта красотка в маленькой юбке, побудут пока с нами. Что бы мы не заскучали, верно, друзья?