Перевод с подстрочника

– Да, я уверен, эти стихи найдут читателя. В нашем раздробленном, рассыпающемся обществе существует огромная потребность в таком голосе. Но в современной русской поэзии он не может возникнуть, поскольку её ситуация сегодня напоминает положение того японского офицера, который продолжал войну в филиппинских джунглях через тридцать лет после капитуляции Японии. Вы, может быть, не знаете, что часть этого срока под его началом был небольшой отряд, чей боевой дух он поддерживал регулярными поэтическими конкурсами. Так и у нас: война поэзии давно проиграна, но поэты ещё остались и продолжают соревноваться за внимание последних читателей.

Ведущая попросила Печигина почитать свои стихи. Олег прочёл по памяти несколько старых стихотворений, стараясь произносить слова как можно более внятно и вслушиваясь в паузах в молчание зала, бывшее до того напряженным, что он опасался, уйдя в него, забыть следующую строчку. Когда закончил, коштыры дружно захлопали, как будто им и вправду всё в его стихах было ясно, в то время как у Печигина осталось чувство, точно он теперь и сам плохо понимает, что хотел ими когда-то сказать. Потом были вопросы из зала. Слушатели задавали их, путаясь в падежах, забывая непривычные русские слова, но с неподдельным интересом. Олег отвечал уже не особенно задумываясь, потому что ощутил наконец дающее уверенность и никогда прежде не испытанное чувство превосходства над аудиторией, иногда более, иногда менее удачно, порой ловя себя на том, что несёт полную околесицу или явную банальность. Но публика всё равно оставалась довольна и послушно аплодировала. Высокая девушка в очках, запинаясь от волнения, спросила, как ему нравится в Коштырбастане.

– Очень нравится, – ответил Печигин. – Прежде чем приехать сюда, я прочитал множество статей о Коштырбастане, но все они противоречили друг другу и мало подтверждаются тем, что я вижу вокруг. Чем дольше я нахожусь здесь, тем более непонятным представляется мне окружающее, а поскольку в неизвестном, как я говорил, сущность поэзии, получается, что в Коштырбастане я нахожусь в самой гуще поэзии.

Уходил он со сцены с ощущением, что, не сказав ни одного слова неправды, сумел, кажется, всех надуть.

Водитель Касымова ждал его у выхода, чтобы отвезти домой. Олег расположился на сиденье с приятной мыслью, что быть великим, оказывается, совсем не так сложно. Куда проще, во всяком случае, чем быть непонятно кем – то есть собой.

Утро вновь началось со звонка Касымова.

– Видел тебя вчера по телевизору, ты смотрелся отлично. Пастернак не выглядел бы лучше. Можешь не сомневаться, ещё несколько тысяч поклонниц, которые скупят всё, что ты опубликуешь, тебе обеспечены.

– Перестань, пожалуйста. Скажи лучше, это ты написал вопросы для ведущей?

– Положим, не написал, а просто продиктовал по телефону, – а кто бы, кроме меня, мог это сделать? Думаешь, здесь кто-нибудь способен задать верный вопрос? Всё самому приходится! Поэтому и времени ни на что не хватает. На сегодня выписал тебе пропуск на верхнюю смотровую площадку памятника Народному Вожатому, а пойти с тобой опять не выйдет – внеплановое совещание у министра культуры. Так что придется тебе снова с Зарой идти. И, кстати, в президентский архив в постаменте тоже загляните. Я уже договорился, тебе там всё покажут.

– Даже и не знаю, чем я смогу тебя отблагодарить…

– Сочтёмся славою, ведь мы свои же люди!

Известие, что он вновь встретится с Зарой, обрадовало Олега. Он даже не стал браться за перевод, к которому по-прежнему не лежала душа, а по-зволил себе бездельничать, слоняясь из комнаты в комнату и вслушиваясь в звук своих шагов, по-разному раздававшихся в различных объемах замкнутой в белёных стенах солнечной пустоты.

Потом сходил на рынок за овощами. Когда вышел из дому, от дувала на противоположной стороне улицы, собрав себя из пятен тени и света, поднялся сидевший под тутовником козопас и лениво побрел за Олегом, но, увидев, что Печигин свернул к рынку, потерял к нему интерес и вернулся обратно.

Зара приехала после обеда с водителем Тимура. Сев в машину, Печигин спросил её, не смотрела ли она вчера вечером по телевизору русский канал. Зара кивнула, не оборачиваясь к Олегу.

– Ну и как вам?

– Было очень интересно. Я, правда, не поняла, наверное, многого… – Только с этими извиняющимися словами она решилась взглянуть ему в лицо.

– Что вам было непонятно?

Она вновь отвернулась, точно, глядя на Олега, не могла собраться с мыслями, а он, почувствовав, что как человеку из телевизора ему теперь, похоже, всё позволено, закинул руку за спинку сиденья и положил ей на плечо. Зара не пошевелилась, окаменев под его ладонью. Некоторое время ехали молча, наконец она почти умоляюще произнесла:

– Не знаю… уже не помню… Всё вместе – и понятно, и непонятно…

– Ну, если вам по-прежнему будет интересно, я вам с удовольствием всё объясню.

Она с готовностью закивала, сдвинув свои густые брови, так что между ними обозначилась вертикальная морщинка.