Должен сразу отметить, что в общественных местах с Эйнштейном появляться конфузливо. Он так нагло и откровенно разглядывает женщин, так неприкрыто вперивается стекляшками береевских очков им в жопу, громко ее при этом обсуждая, что мне хочется поскорее отмежеваться и крикнуть: "Я тут ни при чем!". Женщины и без того склонны подозревать во мне грубость. Моя странная внешность вечно вводит их в заблуждение. Мне говорили, что я похож на итальянского фашиста, что мне пошло бы имя Бахыт Кенжеев, что мое место в чеченской мафии. И череп у меня лысый как коленка. Как бы там ни было, я знаю по опыту, что на первый взгляд вызываю в женщинах настороженность. А тут еще это чудовище рядом. Орет:
- Зильбер, зацени какая птичка! Вон за тем столиком. Видишь?! С двумя старперами.
Я стыдливо поднял глаза от пепельницы.
Не знаю, о каком таком инфернальном изгибе трактовал Митя Карамазов, но для меня вся дьявольская прелесть сошлась в изгибе губ Махи обнаженной с одноименной картины Франсиско Гойи. Не следует думать, что другие изгибы Махи ускользнули от моего внимания, - я изучал их все годы отрочества, но, если говорить об инфернальности - а именно об этом свойстве изгибов у нас без дураков идет сейчас речь, то я готов восклицать вновь и вновь, и, может быть, даже с легким стоном: "О, эти губы!.."
Так вот, стыдливо, повторяю, подняв глаза от пепельницы, я сразу узнал - по любимым губам - девушку своей мечты и поспешил предупредить Эйнштейна:
- Молчи, козел! Она - русская!
Я собирался объяснить, почему я в этом так уверен, как вдруг девушка встала (на ней был джинсовый комбинезон, а я их обожаю) и, подхватив сумочку, направилась в дамскую комнату.
- Щас проверим, - сказал Эйнштейн. - А за козла ответишь!
Ему я уже ничего не успею объяснить. Читателю же - с удовольствием! Дело в том, что два пожилых солидных господина, от чьих столика поднялась и направляется в нашу сторону девушка с губами гойевской Махи, это профессора кафедры славистики иерусалимского университета: лермонтовед Вайскопфф и пушкинист Шварцкопфф. И, кроме, как по-русски, беседовать они могут разве что, на церковнославянском. Лингвистический тест, таким образом, прозвучит, по меньшей мере, неуместно.
- А у ней на шейке засос!
Девушка остановилась, посмотрела на меня, и я с готовностью изобразил на лице букет извинений. Девушка наморщила лоб:
- Co to jest "zasos"?
У Эйнштейна отвисла челюсть. У меня выросли крылья. И я начал потихоньку ими хлопать, готовясь к взлету
- Tak to pani jest polka!.. Ja tez troche movilem po polsku, ale juz wszystko zapomnialem...
- Но, не страшно, - утешила меня незнакомка, - я говорю по-русски. По хебрайски тоже говорю немного. Только я не знаю, что такое засос. Это как паук, так?
- Так, так! - заверещал Эйнштейн, которого, между прочим, не спрашивали. - Девушка, а как вас зовут?
- Малгоська. Для русских звучит немного смешно, я знаю...
- Нет, не смешно! - воскликнул я с жаром. - Для русских это польское имя звучит прекрасно! Даже, я бы сказал, гордо! А для израильтян вообще атас!
- Что такое атас? - спросила, переминаясь с ноги на ногу, Малгоська.
- Так, - сказал Эйнштейн, - по-моему, мы задерживаем девушку. Кончай гнать, Зильбер... Мы с вами еще пообщаемся, надеюсь?
- Имеем надежду, что так оно будет, - закивала Малгоська и попятилась. Со дна моей души начало всплывать умиление, волоча за собой свою вечную спутницу эрекцию. Унять ее мне удалось только благодаря напряженным мысленным подсчетам: сколько шажков совершает по небу язык, чтобы произнести Мал-гось-ка? Я пришел к выводу, что язык совершает по небу всего два шажка, но уже на втором слоге упирается в зубы, чтобы повиснуть затем в полости рта вопросительным знаком.
- Ну? - заглянул мне в лицо глумливый Эйнштейн. - Судя по твоей роже, ты, кажется встретил, наконец, девушку своего караса? Такую, которая... как там?.. - создает настроение, да?
Я взбрыкнулся: "А что, скажешь нет?"
- Ну в общем... - лениво согласился Эйнштейн и в плохо подавленном зевке блеснул очками в направлении Вайс и Шварц копффов. - Слушай, а эти старики-разбойники, они ей кто?.. Слиха, эфшар улай леазмин соф-соф?
Я и сам очень хотел бы знать, кем приходятся моей полячке две эти еврейские головы.