Переводчик Гитлера. Статист на дипломатической сцене

После обычных замечаний о погоде Чемберлен задал вопрос, желает ли Гитлер говорить с ним наедине или хочет воспользоваться поддержкой своих советников. «Разумеется, герр Шмидт должен присутствовать как переводчик, – сказал Гитлер, – но как переводчик он нейтрален и не входит ни в какую группу». Я уже знал, что Чемберлен изъявит желание говорить с Гитлером наедине. С ведома Гитлера между англичанами и немцами заранее была достигнута такая договоренность за спиной Риббентропа. Обе стороны чувствовали, что наш министр окажется помехой в любой попытке достичь дружеской договоренности между Англией и Германией. Гитлер также заметил, что англичане нанесли рану тщеславию его бывшего посла в Лондоне. Поэтому он одобрил план исключить его участие, одобренный Гендерсоном и Вайцзеккером и поддержанный Герингом.

Так рассерженный Риббентроп остался на заднем плане, в то время как я прошел с Гитлером и Чемберленом в кабинет на первом этаже. Это была та же простая, почти лишенная мебели комната, в которой так не поладили год тому назад Гитлер и Галифакс. И теперь беседа, в которой тоже решался вопрос мира или войны, проходила отнюдь не в безмятежной обстановке и иногда становилась довольно бурной. Она продолжалась около трех часов. Так как только что закончился партийный съезд, Гитлер был явно настроен на продолжительные речи, и время от времени он так далеко заходил в своем гневе против Бенеша и Чехословакии, что его разглагольствования продолжались до бесконечности. Начал Гитлер довольно спокойно, представив полный список жалоб на соседей Германии, который он всегда выдвигал в первую очередь. Подробно обсудили Версальский договор, Лигу Наций и разоружение, а также экономические трудности, безработицу и национал-социалистскую реконструкцию. Чемберлена в повышенном тоне упрекнули за позицию британской прессы, за «вмешательство» Великобритании в немецкие дела и в отношения рейха с Юго-Западной Европой, включая Австрию.

Чемберлен внимательно слушал, открыто глядя на Гитлера. Ничто в его лице с правильными, типично английскими чертами, с кустистыми бровями, заостренным носом и сильным ртом не выдавало, что происходило за его высоким лбом. Его брат, сэр Остин, сидевший напротив Штреземана в Локарно, всегда так выглядел, но в Невилле Чемберлене не было ничего от отрешенной холодности брата. Напротив, он живо реагировал на отдельные пункты, выдвинутые Гитлером, с дружеской, почти заговорщической улыбкой дав заготовленный ответ насчет свободы прессы. Затем, глядя Гитлеру прямо в лицо, он подчеркнул, что готов обсуждать любую возможность исправления несправедливостей в отношении Германии, но что при любых обстоятельствах использование силы следует исключить.

«Силы! – воскликнул Гитлер. – Кто говорит о силе! Герр Бенеш применяет силу к моим соотечественникам в Судетской области, герр Бенеш провел мобилизацию в мае, а не я». Снаружи лил дождь, завывал ветер. «Я больше этого не потерплю. Я решу этот вопрос тем или иным образом. Я возьму дело в свои руки!» Тогда впервые в разговоре с зарубежным государственным деятелем была использована фраза «тем или иным образом» – фраза, которая, как я заметил тогда и позднее, являлась сигналом крайней опасности. Я правильно перевел ее «тем или иным образом», но смысл ее теперь и в последующих случаях заключался вот в чем: «Или противоположная сторона соглашается и участвует, или решение будет найдено посредством применения силы, вторжения или войны».

Теперь Чемберлен, который до сих пор выслушивал все, что говорилось, с серьезным спокойствием, тоже пришел в волнение. «Если я вас правильно понял, – сказал он, – вы в любом случае готовы выступить против Чехословакии». После секундной паузы он добавил: «Если это так, то зачем вы пригласили меня в Берхтесгаден? В таком случае мне лучше немедленно вернуться. Теперь что-либо иное кажется бессмысленным».

Гитлер заколебался. Если он действительно хочет довести дело до войны, подумал я, сейчас самый подходящий момент; и я посмотрел на него в мучительном напряжении. В тот момент вопрос о мире и войне действительно находился на лезвии бритвы. Но произошло нечто удивительное: Гитлер отступил.

«Если при рассмотрении судетского вопроса вы готовы признать право народов на самоопределение, – сказал он в один из своих внезапных переходов от ярости к полному спокойствию и собранности, – то мы можем продолжить дискуссию, чтобы посмотреть, как этот принцип можно применить на практике».

Я подумал, что Чемберлен сразу же согласится. Принцип самоопределения всегда играл важную роль в английской политической мысли, и британская пресса и выдающиеся британские деятели, приезжавшие в Германию, в целом подтверждали, что этот принцип имеет отношение к судетскому вопросу. Но Чемберлен сразу же выдвинул возражение или потому, что его рассердила агрессивная манера Гитлера, или потому, что как практичный руководитель он осознал сложности в применении данного принципа к Чехословакии, трудно сказать.