Переводчик Гитлера. Статист на дипломатической сцене

В своем письме Чемберлен снова проявил свою склонность к примирению, говоря, что готов «как посредник» передать предложения, «на которых Вы, Ваше Превосходительство, категорически настаиваете, как это было вчера вечером», чехословацкому правительству. Поэтому он попросил Гитлера позволить передать ему эти предложения в форме меморандума и объявил, что предполагает вернуться в Лондон и приступить к необходимым приготовлениям для передачи меморандума.

В разговоре с Риббентропом было решено попросить Чемберлена снова приехать вечером, чтобы получить меморандум и выслушать разъяснения Гитлера.

Беседа с Чемберленом, начавшаяся незадолго до одиннадцати часов вечера 23 сентября, была одной из самых драматичных за всю историю судетского кризиса. Так как присутствующих было больше, чем раньше, встреча состоялась в небольшом обеденном зале отеля. «Приглашены все лучшие люди», – сказал один коллега насчет слуха о том, что Риббентроп на этот раз постарался избежать отстранения. Присутствовали также Вильсон, Гендерсон, Вайцзеккер и начальник юридического отдела министерства иностранных дел. Они непринужденно расселись полукругом вокруг Гитлера и Чемберлена. Я открыл заседание, зачитав перевод меморандума. «Известия о ежечасно возрастающем числе инцидентов в Судетской области свидетельствуют о том, что положение судетских немцев становится невыносимым и, следовательно, представляет опасность для европейского мира», – прочел я. Основным требованием было: отвод всех вооруженных сил Чехословакии с территории, обозначенной на прилагаемой карте, «эвакуация с которой должна начаться 26 сентября, а передача Германии 28 сентября. Освобождаемая территория должна быть передана в ее настоящем состоянии».

«Чешское правительство должно освободить всех заключенных немецкого происхождения, арестованных за политические преступления», «провести выборы (в некоторых районах) под наблюдением Международной комиссии» – такими были некоторые другие пункты этого лаконичного документа.

На Чемберлена и остальных англичан документ произвел сокрушительное впечатление. «Но это же ультиматум!» – воскликнул Чемберлен, возмущенно вздымая руки. «Diktat», – вставил Гендерсон, который всегда любил ввернуть в разговор немецкое слово. Чемберлен веско заявил, что не может быть и речи о том, чтобы он передал такой ультиматум чехословацкому правительству. Не только содержание, но и тон этого документа, как только он будет обнародован, вызовет яростное возмущение в нейтральных странах. «С чувством глубочайшего сожаления и разочарования, канцлер, я должен констатировать, что вы не приложили никакого усилия, чтобы поддержать мои попытки спасти мир».

Гитлер, казалось, был удивлен такой бурной реакцией. Он занял оборонительную позицию. Он неуклюже попытался отвести упрек в предъявлении ультиматума, возразив, что документ озаглавлен как «меморандум», а не «ультиматум». Чемберлен, Вильсон и Гендерсон снова пошли в атаку, указав, что его предложения, несомненно, невыполнимы, хотя бы из-за предложенных им сроков. Чехословацкому правительству остается едва лишь сорок восемь часов на формулирование необходимых приказов, а вся территория должна быть эвакуирована за четыре дня. При таких обстоятельствах чрезвычайно возрастает опасность насилия. Последствия вражды между Германией и Чехословакией непредсказуемы. В результате, конечно, может возникнуть война в Европе.

Таким образом, переговоры зашли в абсолютный тупик. В этот момент открылась дверь, и адъютант протянул Гитлеру записку. Прочитав, он передал ее мне со словами: «Прочтите это мистеру Чемберлену».

Я перевел: «Бенеш только что объявил по радио о всеобщей мобилизации чехословацких вооруженных сил».

В комнате наступила глубокая тишина. «Теперь война неизбежна», – подумал я, и у всех тогда, вероятно, возникла такая же мысль. Хотя Гитлер и обещал Чемберлену ничего не предпринимать против Чехословакии, но всегда добавлял оговорку: «Если только какая-нибудь чрезвычайная акция чехословацких вооруженных сил не вынудит меня к действию». Не возникла ли сейчас такая опасность?

Впоследствии, рассказывая друзьям об этой драматической сцене, я часто пользовался сравнением с ударом в литавры в симфонии. После литавр «чешской мобилизации» несколько тактов держалась тишина, затем скрипки тихо подхватили мелодию. Едва слышным голосом Гитлер сказал оцепеневшему Чемберлену: «Несмотря на эту неслыханную провокацию, я, разумеется, сдержу слово ничего не предпринимать против Чехословакии, пока продолжаются переговоры, – во всяком случае, мистер Чемберлен, пока вы находитесь на земле Германии».

Напряжение начало спадать. Возобновилось обсуждение – в более сдержанном, спокойном тоне. Казалось, все испытали некоторое облегчение от того, что катастрофа отодвинута на какое-то время. Переговоры продолжались. Это было большим достижением.