Переворот

— Да будет тебе, не до смешков. Это же по всей деревне такая кутерьма…

— Ладно, — построжел Степан и, подумав, прикинув что-то в уме, сказал: — Соберем народ и объясним положение. Нельзя, чтобы такие слухи брали верх.

Дальнейшие события развивались необычно и с такою быстротою, что Корней Лубянкин и глазом не успел моргнуть, как ударили церковные колокола и поплыл, поплыл над селом тугой звон, всполошив шубинцев. Вскоре на небольшой площади собрались и стар, и мал, удивленно смотрели на стоявших у церковных ворот пятерых всадников. Гадали, переговариваясь вслух: «Кабыть война не началась… Ой, лихо, лихо! Объявють, должно, набилизацию. Да когда ж этому будеть конец?»

Слабый ветерок шевелил гривы коней, шелестели в церковной ограде старые тополя, и распуганные внеурочным звоном галки, покружив, опустились на их раскидистые верхушки.

Степан выехал вперед, чтобы его лучше видели, и, набрав полную грудь воздуха, шумно выдохнул:

— Товарищи! Граждане села Шубинка! Сегодня узнали мы новость, которая, как говорится, ни в какие ворота… Враги революции бессовестно обманули вас, ввели в заблуждение насчет налогов, которыми якобы обложил население совдеп. Сделано это было с дальним прицелом. Прежде всего для того, чтобы вызвать у вас панику и недоверие к Советской власти. И теперь вы творите, сами не ведая что: губите скот, заколачиваете окна… Зачем? — Он приподнялся на стременах и вдруг увидел Варю Лубянкину, стоявшую поодаль, чуть в стороне. «Ну вот и свиделись опять», — подумал Степан и уже не терял ее из виду, пока говорил, разъяснял шубинцам истинное положение. — Это наглая ложь врагов революции, товарищи. И я как представитель Бийского совдепа категорически прошу вас не верить всяким подобным слухам, не поддаваться на провокацию. Революция завоевала правду и свободу, и она, пролетарская революция, никогда не обманет народ, но никогда и никому но уступит своих завоеваний. Верьте этому, товарищи, и давайте решительный отпор любым и всяким провокаторам и врагам революции.

Степан кончил говорить и, натянув поводья, медленно поехал вдоль городьбы, краем глаза видя стоявшую все там же, чуть в стороне, Варю Лубянкину… Потом он увидел шубинского священника, выходившего из церковных ворот, маленького и растерянного (все ж таки под угрозой оружия пришлось звонить), в черной рясе с непомерно широкими и длинными рукавами, точно ряса была ему не по росту, с чужого плеча.

Проезжая мимо, Степан кивнул весело:

— Спасибо, отец Игнатий, сегодня ты послужил не только богу, но и революции…

Отец Игнатий голову наклонил и ничего не ответил.

Выехали из Шубинки пополудни. Прояснилось окончательно. Дорога просохла и взялась пылью. Жарко синело небо. И где-то в вышине протяжно и надлом но блеял барашек — бекас.

Степан ехал рядом с братом. Жара всех разморила. Ехали молча. Только один раз за все время, пока ехали от Шубинки до тракта, Пашка обронил:

— Ну и опростоволосились шубинцы… это ж надо — окна позаколачивать!..

— Приспичит, дак и двери заколотишь, — вступился за шубинцев Мишка Чеботарев. Разговор, однако, дальше не пошел, оборвался. Когда приближались к тракту, заметили стоявших на перекрестке верховых, человек тридцать, не меньше — конный отряд. Все пятеро, как по команде, натянули поводья и сбавили шаг, напряженно вглядываясь и стараясь понять, что это за кавалерия.

— Кажись, каракорумцы, — тихо проговорил Чеботарев и вопросительно глянул на Степана. — Что будем делать?

— Спокойно. Ничего делать не надо. Едем и едем. И сворачивать никуда не будем. Теперь уже поздно сворачивать. Во всяком разе будьте наготове, — предупредил Степан. — Что у них на уме — неизвестно.

Он первым подъехал к стоявшим на перекрестке конникам. Остановился. Похрапывали кони. Блеял в вышине невидимый барашек. Всадник на вороном жеребце отделился от основной группы, приблизился к Степану:

— Кто такие?

— А вы? — спросил Степан, глядя ему в переносицу, но видя всего, с ног до головы — от тускло поблескивающих шпор до резко изогнутых густых бровей; длинный, с чуть приметной горбинкой нос и две глубокие косые складки от раскрыльев носа к подбородку, как два сабельных шрама, несколько утяжеляли, но не портили лица — человек этот был, пожалуй, красив и, как видно, не из робкого десятка. И в лошадях, судя по всему, толк знал: жеребец под ним нетерпеливо переступал, пританцовывал, круто изогнув шею и мелко подрагивая атласной кожей… Степан невольно залюбовался, но тут же спохватился, выпрямился в седле, спокойно и твердо переспросив: — А вы кто такие?

— Боевое охранение Каракорумского округа, — ответил тот по-военному четко, и в голосе его, в осанке и в холодно-прямом, как бы сверлящем взгляде проглядывало плохо скрытое, а скорее вызывающе-открытое офицерское высокомерие. — Подъесаул Кайгородов. А я с кем имею честь разговаривать?

— Командир красногвардейского отряда Огородников перед вами.