Переворот

Как швейцарец и предполагал, грозный окрик подействовал на солдат, которые были ещё не слишком пьяны и не вполне забыли присягу.

— Да как же нам за ними не гнаться? — заявил один, с виду заводила. — Коли они ругают нас по-своему, по-собачьи?

— Это не есть правда, — с расстояния в несколько шагов отозвался садовник Буш. — Мы есть спрашивать, что случился с государь? А они есть бегать за нас и орать: «Нету, суки, государь! Есть государыня!»

— Всё ясно, господа, — примирительным тоном сказал Позье, который, к счастью, изрядно владел русским. — Вы не поняли друг друга. Эти достойные джентльмены выражают счастье по поводу восшествия на престол Её Величества Екатерины Алексеевны. Однако недостаток знания языка не позволяет им сделать это в должной манере. Извините их от чистого сердца.

— То-то же, — бросил семёновец, втряхнув палаш в ножны. — А вы, барин, сами кто будете? Нынче иноземцам не след по улицам ездить. Нынче с вашим братом разговор короткий. Уж больно государь наш бывший взбаламутил народ против немчуры.

На мгновение Позье сделалось не по себе под взглядом водянисто-голубых, младенчески пустых глаз солдата. Он знал, что стоит только показать слабину — и всё. И он, и англичане погибли. Семёновцы мигом перейдут от недоверчивого дружелюбия к самой остервенелой ненависти.

— Я, господа, придворный бриллиантщик, Ефрем Иванович Позьев, швейцарец, — отрекомендовался он твёрдым голосом. Спешу по повелению Её Величества во дворец. Однако вижу, что на улицах ныне неспокойно. Не согласитесь ли вы, друзья мои, за хорошее вознаграждение сопроводить меня в старый Зимний что за Зелёным мостом? Если доберёмся целы, каждый из вас получит от меня по рублю. А я замолвлю за вас словечко перед государыней. Как ей не жаловать таких бравых молодцов?

Идея заработать, а заодно и выслужиться пришлась солдатам по вкусу. Конечно, они в одну минуту могли бы опрокинуть карету и взять себе всё, что у этого Ефремки есть в карманах. Но тогда не стоило рассчитывать на милость, ведь императорский ювелир — по всему видать, птица важная.

— А зачем бы это Её Величеству сегодня понадобился бриллиантщик? — раздумчиво спросил заводила. — Чай, не на бал, на царство собралась.

— Как зачем? — в притворном ужасе от такого непонимания всплеснул руками Позье. — А корона, братцы? Вы что же думаете, она без короны может вступить на престол? Я, болезные мои, короны делаю. Без меня никакое царство начаться не может. Я в ювелирном деле вроде как архиерей. Начнут молебен служить, хватятся: где корона? А короны-то и нету. Нечего Её Величеству на голову возлагать. Спросят: где ты есть, бриллиантщик, собачий сын? А я с вами на улице лясы точу.

— Вона как! — проникся семёновец. — Что ж, дело нужное. Вертай оглобли! — крикнул он извозчику, а сам взял переднюю лошадь под уздцы. — Не дрожи, пробьёмся как-нибудь.

Мявшиеся в отдалении англичане взмолились взять их с собой.

— Господин Позье, вы же видите, нам до дому не дойти. Эта гвардейская сволочь убьёт нас не здесь, так за поворотом! — кричали они на ломаном немецком. — Сейчас единственное безопасное место для иностранца — дворец. Возьмите нас с собой.

Швейцарец распахнул дверцу кареты.

— Эти господа со мной, — отрезал он.

Семёновцы, уже взявшие его экипаж под охрану, не стали возражать. По рублю на брата — щедрая плата. И гордые своей миссией они тронулись в путь.

Всю дорогу Иеремия волновался только о мадам Позье, но надеялся, что всё сложится благополучно. Магдалена слыла дамой разумной, и ювелир ни минуты не сомневался, что при первых же известиях о беспорядках жена спрятала деньги и драгоценности в тайнички под полом, а сама удалилась к соседке, хозяйке белошвейной мастерской. У той был любовник-преображенец, и он явно не оставил свою зазнобу без охраны.

Добраться до дворца оказалось делом не из лёгких. Толпа запрудила и мост, и садик перед крыльцом, и площадь под балконом. Позье пожалел флоксы, любимые цветы покойной Елисавет. Им в этом году не цвести. Ювелиру запомнились жёлтые и фиолетовые головки ирисов, втоптанные в землю десятками сапог.

В какой-то момент плотная людская стена просто отказалась пропускать карету, и Иеремии пришлось выйти. Семёновцы взяли его с обеих сторон под конвой и начали локтями прокладывать дорогу к крыльцу. Злополучные англичане отцепились где-то по пути, но Позье заметил это, только когда толпа хором выдохнула: «Ах!» — и подалась назад. Сотни голов разом задрались кверху, и ювелир, последовав общему примеру, увидел на чёрном чугунном балконе второго этажа императрицу с наследником на руках.

Екатерина была бледна как мел. Её щёки горели алым неестественным румянцем. Царевич Павел вцепился в мать с такой силой, будто боялся, что она сейчас бросит его вниз, прямо на щетинящиеся стальной стерней штыки. С близкого расстояния было видно, что у мальчика мелко-мелко трясётся подбородок. Ребёнок готовился закатить истерику.

— Вот ваш государь... — громко провозгласила императрица, ставя сына на перила.