Переворот

Казалось, император воспринимает происходящее как игру. Вроде тех, что устраивал для своей голштинской «армии» в крепости Петрештадт. Настоящий поход! Настоящая опасность! Всё это должно было бы приводить его в неистовую радость и стать для «истинного солдата» лучшим подарком на именины.

Пётр порывался играть перед окружающими именно такую роль. Но бледное осунувшееся лицо и срывающийся на фальцет голос выдавали его. Елизавета Воронцова — полная, дебелая матрона, смотревшаяся рядом с худым, мальчишески длинноногим императором, как мамка капризного дитяти, — сняла с плеч турецкую шаль и накинула её на Петра. Того бил озноб. Нож и вилка стучали по серебряному блюду.

— Выпьем, господа! — обратился он к окружающим. — За удачу! И за славную крепость Кронштадт, которая укроет нас от мятежников!

Присутствующие офицеры без воодушевления последовали его примеру. Подняли бокалы, осушили их, не чокаясь, и только потом поняли, что пьют, как на похоронах. От этого ещё больше смутились и отвернулись от императора.

— Смотри, смотри, Лиза, — зашептал Пётр, дёргая любовницу за рукав. — Они трусят, видишь?

— Вижу, — со вздохом согласилась Воронцова. — Бедный ты мой, дурачок. — Она обняла государя и сама прижалась к нему, ища защиты у беззащитного. — Пойдём вниз, здесь дует.

— Нет, нет, — император освободился из тягостно-нежных объятий. — Я должен быть тут. Наверху. На посту. Ступай, милая. Поспи. Ты намаялась сегодня. Я буду охранять тебя.

Государь порывисто встал, при этом неловко задел ногой складной столик и опрокинул посуду на палубу. У него начиналась изжога. Скверно. За ней могли последовать колики. Доктор Крузе говорил, что желудочные боли вызываются сильным волнением. А как же, позвольте спросить, обойтись без нервов, если вы живёте в России, где день за два, а год за десять лет?

Император попытался погасить изжогу, хлебнув большой глоток вина прямо из горлышка.

— Не надо, Петруша, — Воронцова удержала его. — Гоже ли будет, если ты приедешь в Кронштадт пьян?

Он только хотел заявить, что в своей стране пьёт, где хочет. Но сник, осознав правоту любовницы. Своя ли это теперь страна? Да и была ли когда-нибудь своей? На кого здесь можно положиться? Нужен глаз да глаз. Желательно трезвый. К трезвости Пётр не привык и разом заскучал.

— Скоро ли Кронштадт? — требовательно вопросил он. — Пошлите узнать у капитана.

Кронштадт был близко. Суда достигли его в первом часу пополуночи. Благо в июне не темнеет. Лишь трепещущий сумрак стоит над морем и, кажется, ветер раздувает его клочья, как туман. Тёмная громада крепости надвигалась с запада. В ней царила тишина. На парапетах не горели сигнальные огни. Цитадель затаилась в ожидании непрошеных гостей. Она напомнила Воронцовой кошку, подстерегающую мышь. Мышью была их галера, крошечная по сравнению с каменным чудовищем.

— Пётр, — фаворитка вцепилась в руку государя, — вернёмся. Мне что-то дурно... Недоброе здесь...

— Тебя укачало, душенька, — император похлопал Лизу по полному локтю и встал было со складного стула, но в этот момент корабль налетел на что-то твёрдое и едва не опрокинулся. К счастью, рулевой вовремя налёг на колесо и сумел уклониться влево.

Бухта была перегорожена боном. Суда застыли в сотне шагов от стены. По приказу государя с борта спустили шлюпку. В неё погрузились адъютант Гудович и генерал-майор Измайлов. Они подплыли под самую стену и, сложив руки рупором, начали кричать караульным, чтоб те отдали бон и разблокировали бухту.

— Пошевеливайтесь, канальи! Сам император здесь!!!

— Не знаем никакого императора! — нехотя отзывались караульные. — Не велено никого пускать.

— Тупицы! — надрывались посыльные. — Немедленно позовите коменданта! Император не может болтаться здесь, как...

— Как дерьмо в проруби? — раздался с парапета резкий насмешливый голос. Талызин появился на западном бастионе в белом адмиральском мундире, при полной кавалерии и с обнажённой шпагой в руке. — Убирайтесь! Здесь нет места для императора! — крикнул он. — Мы присягнули Её Величеству Екатерине Алексеевне! Если вы не отплывёте, я прикажу стрелять из пушек!

В отчаянии Гудович обернулся к галере и что есть мочи закричал:

— Измена! Бегите, государь! Спасайтесь!!!

Пётр аж подскочил на месте, сжав деревянные перила с такой силой, что они скрипнули. И немедленно острая боль ланцетом взрезала ему кишки.

— Как они смеют? — возопил он. — Кто говорит со мной? Где комендант Нумерс?

— Комендант арестован, Ваше Величество, — холодно отозвался со стены Талызин. Теперь он обращался прямо к императору, благо расстояние позволяло.

Близок локоток, да не укусишь. Вот он, Кронштадт, на блюдечке. Сильнейшая база на Балтике. Её гарнизон и корабли могли перевернуть мятежную столицу вверх дном и передавить гвардейцев-изменников, как клопов! Могли, но не желали. От этого хотелось выть и бесноваться. Топать ногами и изрыгать проклятья.

Вместо брани Пётр Фёдорович тоненько заголосил, как обиженный ребёнок, и, всхлипывая, поплёлся в трюм.