Перевоз Дуня держала… Это он – мой мужчина!

В одних злорадствовали – и ничего-то Советы не могут придумать сами! Внешний вид легковых автомобилей заимствован с французских Рено, фасоны платьев, запах духов – всё слизано у кого-то. Да и все их достижения ничто иное, как то, что уже было до них, от чего они отказались, сами же и разрушили, а теперь возродили и выдают за своё.

В других молча смолили сигаретами, прикуривая друг у друга. И также молча, не знакомясь, расходились, не поднимая глаз, так пряча набегавшие слёзы.

В третьих оживленно делились впечатлениями о выставке, открыто выражая восхищение от увиденного.

В четвертых царило смятение и растерянность. В их головах никак не умещалась шагающая семимильными шагами в сторону прогресса страна с их Родиной, которую они оставили когда-то, из которой были вынуждены бежать. Им до сих пор казалось, что она такой же и осталась – разрушенной, озлобленной, нищей, голодной. То, что когда-то писал в своих дневниках Бунин: «…Какая гнусность! Все горит, хлопает деревянными сандалиями… с утра до вечера только и разговору, как бы промыслить, что сожрать. Наука, искусство, техника, всякая мало-мальски человеческая трудовая, что-либо творящая жизнь – все прихлопнуто, все издохло», уже не соответствовало действительности.

Не меньшее впечатление и даже большее количество споров вызывал третий раздел – искусство. Картины, гравюры, скульптуры, макеты театральных постановок, произведения прикладного искусства были близки и понятны сердцу русского человека, всё было милое, родное, что только усиливало ностальгию, но потрясения не вызывало. Русский народ талантлив, с этим никто не спорил. А вот что касалось художественных фильмов, документального кино и, особенно, спектаклей Московского Академического Художественного театра им. Горького, здесь всё вызывало ожесточённые баталии.

Да, можно было списать на советскую пропаганду тот бешеный энтузиазм, какой-то запредельный оптимизм, какие-то немыслимые рекорды, лавиной обрушивающиеся на головы тех, кто смотрел документальное кино. Но не могло же всё это быть на ровном месте? А куда девать ощущение жизнерадостности, которое возникало после просмотра лёгкого, наивного, светлого фильма «Цирк» с открытыми лицами актёров и продолжающей звучать в душе и после сеанса музыкой?

С Сашей случился катарсис очищения. Вся та боль, что продолжала терзать его душу, эта незаживающая кровоточащая рана, вдруг исчезла. Он рыдал на груди Вари, как младенец, а она гладила по голове своего сильного мужа и шептала милые глупости, которые он не слышал, воспринимая только ласковый тон её голоса.

На концерты Краснознамённого ансамбля песни и пляски Советской Армии под руководством А.В.Александрова и спектакли МАХТа им. Горького Саша и Варя ходили вдвоём. «Анна Каренина» была тепло ими принята, солидарно со всем залом, шумно рукоплескавшем артистам после окончания спектакля.

На спектакль «Враги»³¹ шли с лёгким сердцем, полагая, что в пьесе М.Горького, написанной в 1906 году, речь идёт о семейных взаимоотношениях. Оба ничего не читали из творчества этого социалистического реалиста, и потому оба были поражены тем мыслям, тем предчувствиям, тем словам, которые прозвучали со сцены. Как там, в 1906 году, Горьким предугадывалось то, что произошло через 11 лет в 1917-м! Какая ненависть, какая убеждённость в своей правоте звучала в словах рабочего в сторону власть имущих: «Нас – не вышвырнешь, нет! Будет, швыряли! Пожили мы в темноте беззаконья, довольно! Теперь сами загорелись – не погасишь! Не погасите нас никаким страхом, не погасите!» Как точно передано настроение этих самых хозяев жизни: «Нужно, чтобы люди жили тесно, дружно, чтобы все мы могли верить друг другу! Вы видите – нас начинают убивать, нас хотят ограбить! Вы видите, какие разбойничьи рожи у этих арестантов? Они знают, чего хотят, они это знают. И они живут дружно, они верят друг другу… Я их ненавижу! Я их боюсь! А мы живем все враждуя, ничему не веря, ничем не связанные, каждый сам по себе… Мы вот на жандармов опираемся, на солдат, а они – на себя… и они сильнее нас!», «…подумайте, как трудно становится жить! Рядом с вами – ваши принципиальные враги, а вы их не замечаете!»

Во время спектакля в зале стояла поразительная тишина и внимание, а после окончания первого акта раздались единодушные, долго не смолкавшие аплодисменты. Кажется, артисты не ожидали столь тёплого приёма. Когда они вышли после окончания спектакля на поклон перед вставшими, как один человек, зрителями, об этом говорили их взволнованные, счастливые лица. А в зале, казалось, конца не будет оглушительным и несмолкающим рукоплесканиям и крикам «Браво!»³².