Перевоз Дуня держала… Это он – мой мужчина!

– Я слышал ранее, как Танюша поёт, но здесь её голос прозвучал по-особому. А твой сразил меня наповал. Но ещё более того ты удивила меня, когда неожиданно появилась из темноты сада и там же растворилась.

– Я сбежала от семьи, когда из Таниного письма узнала об отправке тебя на фронт. Таня в тайне от всех приютила меня в чуланчике. Уже известно было о пропаже без вести Бориса Оболенского, и мы с ней плакали и молились и об его судьбе, и об остальных твоих друзьях, и о тебе, конечно. Домой я больше не вернулась, записалась на курсы сестёр милосердия, а потом отправилась на фронт в военный госпиталь… А как твои друзья? Ты что-нибудь знаешь?

– Как ты уже знаешь, Борис пропал в первые дни войны. Ходили разные слухи – то ли погиб, то ли в плену у немцев. Потом говорили, что умер от испанки в Одессе в восемнадцатом году… Павел погиб в ноябре четырнадцатого. Взвод бронированных автомобилей, которыми он командовал, вступил в бой, когда наши у деревни Пабианицы отступали под натиском немцев. Стрелял из пулемёта с расстояния ста шагов. Немцы не выдержали и залегли. Но со столь близкого расстояния броню пробивали даже ружейные пули. Павла ранили в шею, но он не ушёл с поля боя, истёк кровью. Его посмертно наградили орденом Святого Великомученика и Победоносца Георгия четвёртой степени. Я об этом прочёл в шестнадцатом номере журнала «Летопись войны 1914 года»… Коленька погиб у меня на глазах в октябре шестнадцатого. Снаряд разорвался прямо у его ног… С Мишей мы встретились в начале двадцатого года в армии Деникина. В битве за Кубань я был контужен и попал в плен к красным. Бежал. Вступил в армию Врангеля. И больше про Мишу ничего слышал.

– Прости, что спросила, – прошептала Варенька.

– Я всех потерял, – с горечью сказал Саша.

– Я тоже…

– Ты можешь не ходить в кафе? – резко сменил тему Саша после горестной паузы.

– Да. Я сегодня выходная.

– Я имел в виду уйти с работы. Не хочу, чтобы на тебя пялились пьяные рожи.

– А чем мне тогда заниматься? Пойти посудомойкой? Официанткой? Ещё хуже. Как оказалось, всё, что я умею, малопригодно для жизни. Кому мы здесь нужны со своим изнеженным воспитанием? Стать гувернанткой – пик карьеры для барышень высшего общества, но я оказалась не настолько удачлива, чтобы попасть в их число.

– Не огорчайся, ангел мой! Я тоже оказался не пригоден для мирной жизни, и поначалу пребывал в растерянности.

– А почему ты не вступил в Иностранный легион²⁷?

– Меня готовили защищать Отечество, а не становиться наёмным убийцей, – отчеканил Саша, – Столько мерзостей, свидетелем которых я был во время гражданской войны, да и ранее – на Первой мировой²⁸, я считаю достаточным, чтобы множить их по собственной воле.

– Я неплохо шью, но платят за это сущие копейки, – задумчиво продолжила предыдущую тему Варя, – А чтобы открыть своё дело, нужен патент и начальный капитал. Из наших на плаву остались только те, кто догадался прихватить с собой из России ценности. Те, кто посчитал революционное безумие временным явлением, и надеялись вернуться²⁹, оказались на дне. А мне и прихватывать было нечего.

– Я что-нибудь обязательно придумаю! Главное, что мы нашли друг друга, а с остальным справимся вместе. У меня к тебе просьба – ты можешь спеть мне ту песню, из ресторана? Эти ублюдки не дали дослушать её до конца.

– Прямо сейчас?

– Если можно. Прошу тебя!

Варя не стала капризничать и запела своим чарующим бархатным низким голосом:

На этой земле

моя единственная радость,

моё единственное счастье

Это он – мой мужчина…

…Только при малейшем его слове,

Я бы сделала всё, что угодно…

…Бросить его -

то, что мне предложили

другие мужчины – это безумие.

Между нами говоря, видите ли,

они не очень дороги мне,

все эти другие мужчины…

…Когда он говорит: «Пойдем!»

Я как собака…

…Иметь одного под своей кожей-

худшее из зол.

Но это знание любви

В её истинном свете.

И я говорю, что вы должны прощать,

когда женщина отдает себя всю

За мужчину, которого она любит.

Последние ноты растворились в воздухе, а Саша всё ещё оставался загипнотизированным пением Вареньки. Мотнул головой, чтобы сбросить наваждение, подошёл к ней вплотную, взял её за руки, заглянул в глаза.

– Я хочу, чтобы ты поклялась мне больше не петь её для других!

– Она – только для тебя, Саша!