Перевозбуждение примитивной личности

Вот и мой родной Вспольный переулок. Дом, где мы жили с мамой, когда отец ушел от нас. Тут у нас была однокомнатная квартира. Потом, когда мама заболела, мы съехались с Мурой, сменяли ее комнатушку в коммуналке и нашу квартиру на двухкомнатную на Шаболовке, но мама там уже не жила, а меня после ее смерти отец забрал к себе, он говорил, что не может доверить меня Муре. Она слишком любвеобильна, как он тогда выразился. Потом ему предстояло получать квартиру от Союза художников, и он прописал меня к себе, чтобы получить лишние метры… Черт возьми, у меня же была «площадь» в Москве! Куда она делась? Впрочем, бог с ними, с этими метрами… Мне что, жить негде? Слава богу, у меня большой дом и есть деньги, если захочу купить жилье здесь… Интересно, это дорого – квартира в Москве? Глупости, бред. Мне очень нравится быть здесь иностранкой, а вот москвичкой? Ерунда, да и домочадцы мои лохматые в городских условиях жить не смогут. Интересно, как там Кукс? За Мойшу и Тузика я не беспокоилась.

Я прошла по Вспольному переулку до улицы Качалова и повернула назад, вернулась к улице Алексея Толстого, теперь они соответственно назывались Малой Никитской и Спиридоновкой. Хотела зайти в наш подъезд, но он был заперт. Я медленно побрела в сторону Патриков – так мы называли в детстве Патриаршие пруды… А вон в том доме жил Костя, у них была комната в коммуналке, потом они получили двухкомнатную квартиру «за выездом», то есть в старом доме на Большой Бронной, и это считалось огромным везением, потому что в те годы обычно переселяли на окраины. И многие, уезжая, меняли школу. Помню, как ликовал Костя, когда узнал, что им дали квартиру так близко. А вот и Патрики. Тут мы катались на коньках. Однажды я упала и расквасила себе нос, а Костя прикладывал мне к носу снег. У нас была хорошая школа, дружный класс, и я, переехав, ни за что не согласилась перейти в другую школу, так и ездила сюда на метро и троллейбусе…

У Кости в новой квартире я не была, даже точно не помню, в каком именно доме он жил. Наверное, он и сейчас там живет. Он очень мало интересовал меня тогда. А теперь? Я с улыбкой вспомнила его тревогу по поводу замечания пьяной блондинки. Странная вещь, я с ним сплю, мне это нравится, он то и дело твердит о своей любви, а я не чувствую этого… Я помню, как еще почти ребенком почувствовала закипающую страсть взрослого мужчины, папиного друга Андрея Георгиевича, как испугалась этого, как заволновалась… Потом такое же чувство было и с Янеком, и с Питером… А с Костей этого нет, хотя, казалось бы… Значит, я не внушаю ему страсти, этому ослепительному мужчине, безусловно, самому ослепительному в моей жизни? А разве то, что я к нему чувствую, – страсть? Нет, даже близко нет. Хотя в постели с ним хорошо… Наверное, я не так быстро загораюсь… Ну, конечно, я ни разу в жизни не загорелась сама, а только от чужого огня… Так что же, Костин огонь недостаточно горяч и ярок? Чепуха! Все, что я тут нарассуждала – чепуха! Результат съехавшей крыши, как они тут теперь выражаются. А на Патриках можно отдохнуть. Я купила эскимо и села на лавочку. Эскимо оказалось вкусным. Лавочка в тенечке. Что еще надо человеку, вернувшемуся в родные пенаты? На лавочку сели две девчушки лет по пятнадцать, тоненькие, длинноногие, одна смуглая, черненькая, вторая бело-розовая, Додик таких называет «зефирчиками». Они пили из банок кока-колу и говорили между собой вроде бы по-русски, но понять что-либо было затруднительно.

– Зажгли вчера?

– Аск!

– И чего?

– Да ну… Маленький врубил «Арию» – полный отстой!

– «Ария» отстой? Ты чего? Что ты тогда слушаешь вообще?

– «Хим», это супер!

– А «Дискотека Авария»?

– «Хим» лучше!

– Ну хоть поколбасились? Хотя, если тебя от «Хима» плющит, то…

Да! Если своих сверстников и старшее поколение я еще понимаю, Майку и Нелли уже с натяжкой, то этих… Единственное, что удалось уловить, по-видимому, они не сошлись во вкусах относительно каких-то модных групп…