Перевозчик

И он решился, и ударил, и конечно промахнулся, так как Николая в самый момент удара уже не оказалось, он мгновенно переместился и очутился у него за спиной. И как только тот после промаха восстановил равновесие (его повело, и он чуть не упал), сзади резко ударил поочередно по обоим плечам, ударил сильнее, чем бил раньше, так что у того были полностью обездвижены руки, и он когда повернулся, то не мог ими даже пошевелить.

– Ну чо, ручонки-то поотсыхали? – жестко спросил Николай и подумал: «Хватит играться, пора уж показать свою жестокость, чтобы до него дошла серьезность положения».

И начал бить. Бил куда попало: и по ребрам, и по корпусу, и по почкам, и по спине, и снова по плечам, и сверху по голове, старался не бить только по лицу. Тот падал, вставал, снова падал, становился на колени и молил о пощаде, просил прощения, обещал больше никогда никого не трогать.

Наконец, минут через 10 или даже 15, Николай сделал вид, что стал выдыхаться, и остановился. Он, тяжело дыша, сел на травку, а ему, валявшемуся на земле и стонавшему, приказал: «А ты, дятел, пока я буду отдыхать, на колени!». И тот, уже окончательно запуганный, поспешно, хоть и с заметным трудом, держась за ушибленные места, выполнил приказ.

Он стоял на коленях и умоляющим взглядом смотрел на них обоих. А Николай предложил Леону: «Теперь давай-ка ты займись и повоспитывай; только не бей по роже, чтобы следов не осталось, когда снова придем в пивную извиняться перед Дарьей, пусть думают, будто мы его перевоспитали словами».

Но тому, видать, уже стало его жалко, и он сочувственно сказал: «Наверное, с него хватит, он все понял, ты очень здорово его избил». И потом жалостливо поинтересовался: «У тебя что-нибудь болит?» – «Да, голова прямо трещит» – «Ну вот видишь, хватит измываться над человеком», – упрекнул он Николая.

– Да врет он все, слушай его, у дятла голова никогда не болит, потому что мозгов нет, – заметил Николай и с ехидцей предложил: – Раз ты такой жалостливый, может, за отнятый бумажник благодарность ему выпишем.

Но потом сделав вид, что эта мысль только что пришла, тогда как такую угрозу он спланировал еще раньше, воскликнул:

– Во, Леон, я придумал! Раз не желаешь бить, то давай-ка сделаем с ним то, о чем он наврал про тебя.

Николай знал, что для всех этих блатняг, воров и бандитов, такое – большой позор. И угрожать надо погрубее, на их жаргоне, а еще действеннее на фене, и он цинично врастяжку, сплевывая сквозь зубы, пробормотал:

– Сичас я… вырублю его до такой степени… чтобы не осталось сил сопротивляться… и ты его опетушишь… а я сниму все на мобильник… Потом пойдем снова в пивную, его заставим кукарекать, а эту прелестную картину продемонстрируем и друзьям, да и всем посетителям.

Как только он это произнес, Дик вскочил на ноги, благо они, в отличие от рук, действовали, и сломя голову бросился в глубь леса. Прежде чем его догнать, а он был уверен, что это не составит труда, ведь скоростью обладал феноменальной, Николай успел даже поупрекать Леона:

– Видишь, как подействовало, такого позора они боятся больше кулаков. А ты, тоже мне, нет бы подыграть.

– Я же все равно не смог бы этого сделать, мне противно, – оправдался Леон.

– И мне противно, но никто и не собирался это делать всерьез, а вот попугать-то надо было. Ну ладно, я за ним, а ты догоняй, да не забудь бумажник поднять, а то затеряется.

Николай тут же совершил свой скоростной рывочек, и Дик быстро оказался в поле зрения. Но он не захотел окончательно догонять, а оббежал кружок, спрятался за деревом на его пути и стал ждать. И как только тот поравнялся, внезапно, с радостной улыбкой, возник перед ним.

– Здрасте, я так рад, что мы снова встретились, куда же ты ушел, ведь мы еще не договорились, как будем жить дальше. Ты так внезапно пропал, что даже не успел рассказать, пошел ли тебе на пользу преподанный урок. И я не знаю, хорошо ли ты усвоил, что такое боль? Не уверен, будешь ли ты еще заниматься грабежом? Или как теперь станешь относиться к Даше? Выходит, я зря старался и придется начинать все сначала, ох как нехорошо!

Дик упал на колени и взмолился:

– Не надо сначала, я все понял и прочувствовал. И мне было очень больно; никогда не буду грабить; к Даше теперь даже не подойду.