Перевозчик (СИ)

«Книга нежности». Объемистая подборка любовной лирики. Белая - негласно, по сложившейся традиции, принятая для переплета такого рода книг - кожа; серебряный обрез, обитые серебром уголки, и даже декоративный серебряный же замочек, на который книга закрывалась, подобно драгоценной шкатулке. Изящный почерк переписчика - даже и, вероятнее всего, переписчицы; тонкая гладкая светлая бумага с голубыми прожилками. Сделано было изящно, роскошно и дорого: выручить пару золотых можно было немедленно, стоило показать книгу мельком любому торговцу, сколько-нибудь да смыслившему в своем деле. Знакомство чуть более пристальное тут же добавило бы к цене еще золотой - и кто знает, сколько могла бы она принести, если проявить терпение, дождаться хорошего покупателя? Мичи осторожно переворачивал страницы. Некоторые были украшены картинками - и не теми, обыкновенными, что кочуют из книги в книгу, срисованные будто одна с другой, но вольными, беглыми, прежде невиданными, словно воздушными зарисовками, что отвечали так тонко звонким, легчайшим этим стихам. В само звучание Мичи вслушался, и нашел его превосходным - но хороши или плохи были стихи, пока что судить не мог, а потому и не брался даже. Наверное - предполагал он - если уж Онди, с трепетной, вечной его любовью к поэзии, выбрал и приберег для себя именно этот сборник, есть в нем какая-то ценность, помимо одного только исполнения.

«Вараготи». Что могло скрываться за подобным названием? Слова этого Мичи слышать не доводилось. Ничего примечательного в исполнении книги не наблюдалось. Картинок не было. Оглавление отсутствовало - да и сами главы, как таковые. Ровные убористые строчки, лишь изредка разбитые на абзацы, плотно заполняли ее страницы - а страниц этих набиралась, по самым скромным оценкам, едва не великая мера. Неведомый автор, несомненно, проделал работу весьма серьезную - вот только о чем шла речь? Мичи даже решил отступить от продолжения беглого, поверхностного знакомства и позволил себе углубиться в чтение. Часто он открывал незнакомые книги в случайном месте, прочитывал меру-другую строк, чтобы составить общее впечатление об их предмете и языке. Здесь такой подход сразу показался ему непригодным: если уж это читать, то не иначе, как только с начала - а то, похоже, и вовсе не разберешься. Сквозь узкое оконце кельи уже проникало как раз достаточно света, чтобы без напряжения скользить взглядом по стройным рядам мелких, тесно посаженных букв: стояло прозрачное, ясное зимнее утро.

Мичи и не заметил, как света стало ему не хватать; не помнил, как зажигал лампу; не слышал гулкого удара колокола, оповещавшего о закрытии Библиотеки. Лишь острое чувство голода вернуло его из путешествия столь захватывающего, что перед ним блекли не одни только внешние обстоятельства, но - Мичи мог сказать это в полной уверенности - все когда-либо прочитанные им книги. С трудом заставив себе закрыть едва дочитанный до половины том - объем еще только предстоящего удовольствия наполнял его безудержным ликованием - Мичи медленно, словно издалека, возвращался в привычный мир, понемногу начиная отдавать себе отчет, что наступил вечер, и даже трапезная, скорее всего, закрыта. Очень хотелось есть. Мичи выгреб горсть медяков из глубокой выемки в верхнем отделении сундука, выложил обратно кошти, схватил глиняный кувшин с узким горлышком и плотно сидящей пробкой, вихрем пронесся по галерее, сбежал по винтовой лестнице к черному входу Библиотеки и выскочил наружу. Единственная поблизости лавочка, где можно было добыть еды в такое позднее время, находилась на одном из соседних островков. Напрямую тот никак не соединялся с Библиотекой, так что перед Мичи был выбор: либо перебежать, ежась на пронизывающем ветру - поскольку зимнюю свою накидку он впопыхах забыл - через мостик на остров Буди, с него - на Кохо, и дальше, через еще три связанных между собой островка, добраться до заветной лавки - либо воспользоваться лодкой. По хорошему, следовало спросить разрешения; но даже если старшие самадо еще и не спали, для этого надо было снова подниматься на галерею, кого-то искать, объяснять положение… «Ведь все равно разрешили бы!» - подумал Мичи, уже отвязывая лодку, и буквально через несколько гребков, подстегиваемый голодом, холодом и желанием как можно скорее вернуться к невероятной своей находке, уже причаливал к Ардо, островку, где держала свою в любое время дня и ночи открытую лавочку смешливая и добродушная Линти. Получив на свои медяки кувшин горячей оммы и внушительный сверток лати, Мичи вылетел из лавки, прижимая добычу к груди, прыгнул в лодку и через панту-другую был уже у себя в келье.