Перезагрузка

Вряд ли на нас здесь кто нападет. Если что, конечно, я готова отражать атаку. Но зачем кому-то освобождать пленных, мы и так их выпустим. Еще и до города довезем.

– Что вы с нами собираетесь делать? – спросила Яра. Мы как раз проезжали Завод.

– Я же сказала. Выпустим. В городе, конечно, мало где жить можно, но сейчас весна, будет теплое время. До зимы можно устроиться.

– Ясно, – она заткнулась. Меня вдруг зло стало разбирать, и я посмотрела на нее.

– А чего вы обижаетесь? – почему-то я снова автоматически перешла на «вы», – с вами обращались плохо, что ли? Так а с нашими как обращались раньше – хорошо?

– Ты действительно не понимаешь? – спросила она с легким презрением.

– Нет.

– Маш, ведь я тебе кроме добра, ничего не делала, правда? На работу тебя устроила. Прикрывала, когда ты якобы болела… знаю, чем ты болела.

– Правда. Спасибо, – буркнула я. Не стала уж напоминать, что и я ей вообще-то сейчас добро делаю.

Нехорошо это, когда у меня, действительно, ружьё – а у неё нет.

– Зачем вы всё это начали? Ну для чего? Да, жизнь в городе была тяжёлая. А теперь что будет? Пропал Калабуховский дом?

Какой дом пропал, я не поняла. Ну в общем, идея понятна – все пойдет прахом.

– Нет, – ответила я, – конечно, не пропал. Все нормально теперь будет. Мы, может, пищевую фабрику построим. У нас еды будет – завались. И завод опять работать начнет, мы уже сейчас переговоры ведем насчет торговли. Всё хорошо будет.

– Не будет хорошо, – уныло ответила Яра.

– Да почему?

– Потому что никогда не бывало хорошо в таких случаях. Ты истории не знаешь. Опять кто-то будет за людей решать, как им жить, диктовать свою волю, устраивать террор. Ты, Маша, очень наивный ещё человек. И молодой. Думаю, ты одной из первых и погибнешь.

Опять она… меня передернуло. А впрочем, не всё ли мне теперь равно – погибну я или нет.

– Ярослава, – я постаралась говорить как можно проникновеннее, – понимаете, вот вы говорите, что-то там будет… а если бы мы власть не взяли сейчас- вообще ничего бы не было. Разве не вы говорили – жители Кузина все равно вымрут. Так какая нам разница – так умирать или… хоть надежда теперь какая-то есть. Вы понимаете?

– Да, – угрюмо согласилась она, – но ты-то могла бы жить. Ты неглупая девочка. Могла бы учиться, место в жизни найти.

– А я хочу, может, чтобы все жили. И глупые тоже.

– А так не бывает, – покачала она головой в платке, – люди все разные. Должна быть конкуренция. Как в природе.

Это ей надо с Иволгой разговаривать. Иволга про природу всё знает.

Я посмотрела в окно. Теперь мы двигались по едва расчищенному проспекту, и грузовик то подскакивал чуть не на метр, то проваливался.

– Знаете, Ярослава, мы же пытались договориться. Если бы Фрякин ну хоть чуть-чуть понимания проявил, может, всё бы по-другому вышло. Ну может, платил бы больше. Горожанам бы тоже какую-то помощь выделял. Но он же даже слушать не хотел. Мы людей послали – так они убили женщину одну, а остальных захватили.

– Так это бессмысленно, Мария. Понимаешь? Это раньше так бывало, что государство подачки выделяло, кормило тех, кто сам себя прокормить не может. Это приводило всегда к плачевным последствиям. Ну не должен сильный кормить слабых! Не обязан! Люди построили завод… поддерживают производство, рабочие места создают. Да их за это благодарить надо. А вы как отблагодарили – петлёй?

Я опять разозлилась. То Яра у меня в голове сидела и вот это всё нудила – а то теперь настоящая тут рядом со мной сидит и главное, говорит всё то, что я уже и так от нее знаю.

Но теперь я знала и ответ.

– Погоди, Ярослава. Разве они построили этот завод? Он ведь ещё чуть ли не при Первом Союзе был построен.

– Ну хорошо, не построили, купили.

Нас подбросило чуть не до потолка, я прикусила язык.

– Но корпуса достроили. Это не принципиально. Всё остальное-то верно, нет?

– Знаете что? – заговорила я. – Вот вы говорите – они сильные, они победили в конкуренции и теперь не должны кормить слабых. Но теперь всё изменилось. Теперь сильные – не они, а мы. Мы их тоже победили. В конкуренции. И мы бы в любом случае победили, потому что нас – много, а их – мало. Хотите честной конкуренции, честной, без всяких законов, без всякого снисхождения, чтобы там слабых не жалеть? Ну вот, эта конкуренция и подействовала. Вот ведь она! Но только теперь вы в ней проиграли. Почему же мы-то должны вас жалеть? Почему и не в петлю Фрякина, раз он проиграл? У нас своя правда, Ярослава. Мы сами хотим жить. Я себя от жителей Кузина не отделяю. А так, как вы хотите… Нувот так и случилось – только наоборот, теперь мы сильные, а ваши хозяева проиграли.

Яра ничего не говорила. Похоже, моя речь произвела на неё впечатление.

– Вон ты как, – произнесла она наконец, – далеко пойдёшь.

– Останови, – велела я Косте. Грузовик замер. Я показала Яре на угловой дом.

– Там, на втором этаже моя квартира. Я жила там, а раньше – моя бабушка. Там все разорили, пусто… но печка вроде осталась, и доски, может, ещё. Одна комната там не поврежденная, в ней можно зимовать. Мне эта квартира теперь уже не нужна… я, наверное, в казарме буду жить. В общем… живите. И ещё…