Пережитое. Воспоминания эсера-боевика, члена Петросовета и комиссара Временного правительства

В первые дни впечатление от неожиданного, сказочного успеха на самих защитников баррикад было опьяняющее.

Москва – сердце России, оплот реакции и самодержавия, царство черной сотни – покрыта баррикадами, и эти баррикады держатся против регулярных войск с артиллерией и пулеметами силами одних восставших, держатся день, два, три, держатся целую неделю…

Военная штаб-квартира нашей партийной организации находилась в одном из маленьких и узеньких переулков, выходивших на длинный Арбат возле самой Арбатской площади. Это была квартира члена нашего комитета Лидии Мариановны Арманд, молодой женщины, которую я знал по Швейцарии, когда и она и я были еще студентами.

У нее были тонкие и красивые черты лица, как у ангелов Боттичелли, матовая нежная кожа, большие темные глаза – она была пламенным оратором, зажигавшим сердца слушателей. Но теперь было не время речей. Эта квартира, помещавшаяся в первом этаже каменного дома, была в эти дни революционным муравейником. Сюда за инструкциями и с сообщениями то и дело прибегали из разных районов города курьеры, отсюда исходили и приказания. Телефон был в городе выключен, и все сношения могли происходить только при помощи курьеров. Газет тоже не было, и мы выпускали ежедневно бюллетень с описанием хода восстания на основании приходивших к нам из районов сведений.

Мы составляли ежедневный бюллетень в нашей штаб-квартире, затем его несли в захваченную революционерами типографию и там печатали. Потом разносили отпечатанный бюллетень по районам. Это была нелегкая и далеко не безопасная задача, так как проходить неизбежно надо было через опасные зоны. Курьер с таким грузом, в случае ареста, конечно, расстреливался на месте.

Составлял бюллетень Никитский, которого мы за это прозвали Скриба (чего бы я, между прочим, сейчас не дал за обладание этими бюллетенями!). Каменная лестница в квартиру была вся затоптана снегом, снег был нанесен многочисленными посетителями и в самые комнаты. Здесь же у нас был и склад оружия – сюда приносили маузеры (еще совсем новенькие, смазанные густым вазелином) и аккуратные, тяжелые пачки патронов, отсюда же все это и разносили, куда надо.

На столе все время кипел самовар, и прибегавшие подкреплялись наспех. Здесь же на столе стояли банки с динамитом и гремучим студнем и начиненные уже бомбы. Помню, кто-то хотел положить сахару в свой стакан чая, открыл стоявшую на столе жестянку и… рассмеялся: в ней оказался гремучий студень. Как мы все в эти дни там не взорвались, как нас не захватили, не переарестовали и не перестреляли, до сих пор не понимаю.

Тогда у всех у нас было единодушное настроение – живыми не даваться в плен, если придут арестовывать, будем отстреливаться до последнего патрона, до последней бомбы! А опасность караулила буквально за каждым углом. Помню, вдвоем с моим приятелем, Марком Вишняком, несли мы куда-то в другой конец города несколько маузеров. Это была рискованная задача. Одни районы были в наших руках, другие – заняты войсками и полицией. Как перебежать, как добраться из одного района в другой? Где-то щелкают выстрелы – иногда далеко, иногда совсем близко, тут же за углом. Наши это стреляют или нет? Помню, Марк на каждом углу восклицал: «Ой, как страшно!» – но шел дальше.

И я тогда вспомнил слова Толстого, что храбрость заключается вовсе не в том, чтобы не испытывать чувства страха, а в том, чтобы это чувство побеждать. Мне тоже было страшно… Осторожно выглядываешь из-за угла. Под шубой два маузера, в руках – третий, который держишь наготове, со взведенным курком… И какая радость, когда доберешься до своих! Вот первые баррикады, нас окликают дружинники – мы уже в безопасности, нас окружают товарищи. И опять назад – в штаб, через страшную, но мэн’с лэнд[46]. С удивлением сейчас припоминаю, что наш штаб находился в районе, занятом войсками… Почему, не знаю.

А сколько чудесных рассказов, сколько необыкновенных приключений и переживаний! Везут на извозчике патроны. Они в тяжелых плоских картонных пачках. Их положили под ноги, прикрыли сеном. На извозчике Вера Руднева и Женя Ратнер (член Московского комитета). Женя обняла Рудневу за талию и поддерживает ее. Разъезд казаков. «Стой! Куда едете?!. Выходи по одной! Руки вверх! Обыскать!..» – «Ради бога, – взмолилась Женя, – везу знакомую в больницу, родить должна». Руднева закрыла в изнеможении глаза.

Казаки вплотную, с ружьями наперевес, подъезжают к извозчику и, не слезая с коней, ощупывают сверху обоих. На них ничего нет. «Пошел дальше!» Если бы они вышли из саней, сани были бы обязательно обысканы, патроны под сеном найдены и обе, конечно, были бы убиты на месте.

Рассказывали об одной погибшей курсистке, которая переносила несколько револьверов, – она подвязала их под юбкой. Обыскивавшие солдаты их нащупали, опрокинули девушку в снег и проткнули ее несколько раз штыками снизу вверх…